Подлодка - Лотар-Гюнтер Буххайм

— Хуже всего приходится шефу, — снова начинает командир, делая паузы в речи. — Его жена — через несколько дней она должна родить ребенка. У нас все так хорошо складывалось для того, чтобы он получил отпуск. Даже выход в дальний поход. Но, конечно, ни на что подобное мы не рассчитывали. У них нет даже своей квартиры. Дом полностью разбомбили, пока он был в позапрошлом походе. Сейчас они живут у родителей жены в Рендсбурге. Теперь он боится, как бы не случилось чего плохого. Его можно понять. С его женой что-то не то. Она едва не отдала богу душу во время предыдущих родов, а ребенок был мертворожденный.

Впервые мы обсуждаем чью-то личную жизнь. Почему Старик рассказывает мне все это? Это совсем на него не похоже.

Спустя час после обеда я получаю ответ на эту загадку. Старик занят заполнением боевого журнала, когда он замечает меня, пытающегося протиснуться мимо. Он останавливает меня:

— Одну минуточку! — и усаживает на свою койку. — В Виго я собираюсь отправить вас на берег — вас и шефа. В любом случае по окончании этого похода шеф должен покинуть лодку — так что все вполне официально.

— Но…

— Давайте обойдемся без геройства. Я как раз готовлю радиограмму. Вас и шефа как-нибудь проведут через Испанию — например, переодетыми в цыган.

— Но…

— Никаких «но». Это слишком рискованное путешествие, чтобы предпринимать его в одиночку. Я все обдумал. У нас есть там люди, которые позаботятся о вас как следует.

Все мысли в моей голове смешались. Покинуть сейчас лодку? На что это будет похоже? Прямиком через всю Испанию? Он вообще понимает, что делает?

Я нахожу Шефа на посту управления:

— Полагаю, вы уже знаете — Старик собирается отправить нас обоих на берег.

— О чем таком вы говорите?

— Мы сходим на берег в Виго — вы и я.

— Как так? — шеф втягивает щеки. Я вижу, что он размышляет. Наконец он произносит всего одну фразу. — Единственное, что я хочу знать, как Старик собирается остаться с этим бараном — и именно сейчас!

Больше он ничего не добавляет, и у меня уходит несколько мгновений на то, чтобы понять, что упомянутый баран — это его преемник.

«А как же прапорщик?» — думаю я. Если бы мы только могли взять и его с собой.

Когда я в следующий раз прохожу через центральный пост, штурман сидит за столом с картами. Наконец-то он снова может проложить наш маршрут прямыми линиями на карте. Все заняты. Никто не поднимает головы от работы: все стараются справиться внутри себя со своим разочарованием и своими страхами.

На второй день тревоги улеглись. От испанского побережья нас отделяют еще целых четыре дня крейсерского хода. Команда взяла себя в руки намного быстрее, чем можно было ждать от нее, учитывая низкий уровень ее духа. Со своей койки я слышу продолжение обсуждения знакомой темы:

— В прошлый раз мне действительно повезло: всю дорогу от Савене до Парижа в купе никого не было, кроме меня и девушки-радистки. Это было что-то: совершенно не приходилось напрягаться до седьмого пота — надо было лишь вставить ей и расслабиться, а всю работы за тебя сделает покачивающийся вагон. Но когда мы переезжали стрелку, я чуть не выскочил из нее.

— Я никогда не занимаюсь этим в автомобилях. Негде развернуться. Намного удобнее, когда она встает на колени на переднем сиденье, а я трахаю ее сзади — стоя снаружи. Понятно?

Через щель в занавеске мне хорошо видно озаренное воспоминаниями лицо Френссена:

— А однажды шел дождь. Мою крошку он ничуть не замочил, но я насквозь промок. Вода лилась с крыши, как из водосточной трубы. Я вполне мог бы вымыть свой член под такой струей!

— Ты имел ее без презерватива?

— Само собой. Даже мыши, и те знают, как надо предохраняться.

Позже до меня доносится:

— …а потом он взял, да и завел себе любовницу, хоть и был женат уже три года. Теперь они живут все вместе, втроем, честное слово.

— Ну, ну.

— Он, должно быть, не страдает от излишней деликатности.

— А кому, спрашивается, нужна деликатность?

Незадолго до полудня, на третий день после получения приказа насчет Гибралтара, почти уже под конец своей вахты, штурман докладывает вниз о плавучем объекте. Я поднимаюсь на мостик вслед за командиром.

— Сорок пять градусов справа по борту, — сообщает штурман.

До предмета остается еще около километра. Командир приказывает подойти к нему поближе. Это не спасательная шлюпка — скорее, похоже на бесформенный, плоский обломок. Океан спокойный. Кажется, объект движется к нам. Над ним висит странное облачко, похожее на рой ос. Или это чайки? Командир сжимает губы и делает резкий вдох; помимо этого, он не издает ни звука. Затем он опускает бинокль:

— Желтые пятна — это плот!

Теперь и я могу разглядеть это в свой бинокль. Плот без людей, с бочками, привязанными вдоль бортов. Бочки? Может, это ограждение?

— Там есть люди! — говорит штурман, не опуская бинокль.

— Да, есть.

Старик велит изменить курс. Теперь наш нос нацелен прямо на плот.

— Там никто не шевелится!

Я не отрываюсь от бинокля. Дрейфующий объект неуклонно увеличивается по мере приближения. Кажется, мне уже слышны крики этих чаек?

Командир отправляет обоих впередсмотрящих с мостика вниз.

— Штурман, возьмите на себя наблюдения за их секторами! Это не самое подходящее зрелище для команды, — негромко добавляет он, обращаясь ко мне.

Он приказывает переложить штурвал на левый борт, и мы приближаемся к плоту по широкой дуге. Волна он нашего носа докатывается до висящих в воде трупов, которые окружили плот. Один за другим они начинают кивать нам, подобно механическим куклам в витрине магазина.

Все пятеро мертвецов крепко привязаны к плоту. Почему они не лежат на нем? Почему висят в воде, притянутые линями? Ветер! Они старались спрятаться от его укусов?

Холод и страх — как долго человек может вынести их? Как долго тепло человеческого тела способно сопротивляться парализующей стылости, ледяной хваткой сжимающей сердце? Через сколько времени перестают слушаться руки?

Один из трупов всякий раз поднимается из воды повыше прочих, отдавая отрывистые поклоны, которым, похоже, не будет конца.

— На плоту нет названия, — произносит Старик.

Раздувшееся тело другого моряка плавает на спине. На его лице совсем не осталось мяса. Чайки отклевали всю мягкую плоть. На черепе остался лишь небольшой клочок скальпа, покрытый черными волосами.

— Похоже, мы опоздали, — Старик хриплым голосом отдает приказание в машинный отсек и рулевому. — …к дьяволу, ходу отсюда, — слышу я его бормотание.

Прямо нашими головами проносятся чайки с пронзительным, зловещим криком. Жаль, у меня нет сейчас ружья.