Вечерний свет - Анатолий Николаевич Курчаткин

ничего не ответил и ему, только проводил парня, пошедшего к своей очереди, взглядом, молча повернулся, вынул руки из карманов и подергал калитку:

— Эй, Петька! Открой!

— Кто? — слышал Евлампьев голос из-за калитки и теперь уж точно узнал того усатого.

— Да я, кто! — отозвался милиционер.

Он ушел внутрь, и тотчас же у калитки снова стала сбиваться толпа. Евлампьева толкнули раз, другой, и он отступил в сторону.

Обида была в груди — хоть заплачь. И отвращение к себе. Боже милостивый, как он кричал: «Я седой человек! Что вы — как с мальчишкой!» — стыд какой… Седой он, видишь ли… Ладно еще не закричал, что участник войны. Могло ведь и такое вылететь…

Надо было уходить, ничего он не мог выстоять. Сейчас не пропустили, после уж точно не пустят. Он понимал это, абсолютно ясно понимал — и не мог себя заставить поворотиться.

— Емельян Аристархыч! — позвал его энергичный, мягко-осиплый, будто шершавистый голос.

Голос был Хваткова, но откуда здесь мог взяться Хватков, и Евлампьев подумал, что ему померещилось или же ослышался — просто позвали кого-то, а ему показалось, что его,и не пошевелился, как стоял, так и остался стоять.

— Емельян Аристархыч! — снова позвал голос, и Евлампьев невольно вздрогнул: въявь это происходило, и звали его, никого другого.

Он сделал над собой усилие, заставил себя видеть — и увидел, что темная громоздкая фигура буквально в метре от него — это Хватков, действительно он, в громадной лохматющей шапке и такой же мохнатой, козлиной какой-то, что ли, шубе.

— А, Григорий…— не в состоянии даже удивиться его появлению здесь, тускло сказал Евлампьев.

— А я дай, думаю, заверну, посмотрю, что тут с елками, завернул — ё-моё, как в войну за хлебом, и вдруг — на: вы стоите! — Голос у Хваткова был возбужденный, веселый, и на последних словах эта его возбужденная веселость прорвалась хохотком.

— Это откуда ты знаешь, какие в войну очереди за хлебом были? — Веселая энергия Хваткова будто переливалась в Евлампьева, и он сам удивился, с какой легкостью дался ему шутливый тон.

— Книги все ж, Емельян Аристархыч, почитываем. В кино ходим. Так что просвещаемся. Вы что, за елкой?

Вопрос его был как напоминание обо всем только что происшедшем, и в груди у Евлампьева сделалось горько и горячо.

— За елкой, Григорий, — сказал он.За елкой…

— А чего так мрачно, Емельян Аристархыч? Что-то я вас не узнаю совсем. Очередь большая, что ли, не хватит? Не стоит оно огорчений! — Хватков снова посмеялся своим перекатистым, словно бы комкастым, будто слепленным из отдельных кусков смехом. — Пошло оно все!..

— Да нет, Григорий…— Евлампьеву было так обидно, так горько, что не получилось удержать это в себе, и сбивчиво, сумбурно, спотыкаясь на словах, рассказывал Хваткову обо всем случившемся здесь, рассказывал — и не мог остановиться.

— Так, ясно, Емельян Аристархыч,— проговорил Хватков, оборачиваясь к забору. — А где он, мильтон тот? Там, на базаре?

До Евлампьева мало-помалу дошло, что Хватков сделал для себя из его рассказа какне-то практические выводы.

— Погоди, ты что?! — схватил он Хваткова за полу шубы. — Григорий, погодите, что вы хотите?

Он не заметил, как назвал Хваткова на «вы».

— А вот поглядим, Емельян Аристархыч! — Хватков отнял его руку от своей шубы. Веселости в его голосе не осталось, он был ртутно-медлителен и тяжел. — Его, суку, порядок блюсти ставят, а он… Сейчас я… — Хватков сделал жест, как бы веля Евлампьеву стоять на месте и ждать его, повернулся и влез в толпу.

Ему не открыли калитку ни на первый, ни на второй стук, тогда он с силой задергал ее и гулко ударил в нее несколько раз ногой.

Спустя мгновение калитка растворилась, выпуская человека с елкой, какое-то время, пока человек пробирался через толпу, елка загораживала Евлампьеву калитку, и когда он снова ее увидел, калитка была закрыта, и Хваткова там не было.

Прошло минуты четыре. Толпа у калитки вновь разбухла, загустела, и голова очереди опять терялась в ней. Несколько раз калитка, визжа, открывалась, выпускала счастливцев с елками, которые им снова приходилось выносить над головой, Евлампьев, вытягивая шею: пытался увидеть через дверной проем Хваткова, но из-за толпы, из-за топырившихся ветками елок это было невозможно.

В очередное визгливое открывание калитки гуськом, один за другим, все разом, вышли те трое. Они продрались сквозь толпу, остановились недалеко от Евлампьева, положили елки на снег и, разгоряченными, довольными, как бы похохатывающими голосами перекидываясь фразами о добытой победе, стали доставать сигареты, чиркать спичками и закуривать. И, закурив, запоглядывали в сторону парня в синтетической коричневой куртке, стоявшего сейчас в своей очереди у забора, тоже заметившего их и напряженно пытающегося смотреть лишь прямо перед собой, и разговор их теперь был только о нем:

— Что, так ему и оставить?

— Не, он у меня сейчас получит!

— Да пусть живет, мужики. Елки при нас, пусть живет.

— Не, получит он у меня все-таки, — сказал тот, что был тогда первым, бросил окурок в сторону и двинулся к очереди, но другие двое его остановили.

— Да загоношит сейчас, хай какой будет! Елки при нас, пусть живет!..

Калитка завизжала снова. Евлампьев посмотрел — с елкой никто не показывался, а из-за голов колышущейся толпы тянулась вверх голова Хваткова, он махал рукой, увидел, что Евлампьев увидел его, и позвал рукой: сюда! Рядом с ним, разглядел Евлампьев, стоял милиционер.

Он поколебался мгновение и пошел.

Сквозь толпу ему было бы не пробиться, но милиционер уже действовал.

— А ну, опять собрались! — кричал он. — А ну, разойдись! Наряд сейчас вызову!

Толпа, похмыкивая, посмеиваясь, поохивая, стала разжижаться, и Евлампьев очутился у калитки.

— Давайте, Емельян Аристархович! — вышел Хватков наружу, взял Евлампьева за плечо и направил внутрь. — Идите выбирайте.

Но сто пятьдесят пятый, звучно шоркнувшись о столб калитки, прыгнул и заступил дорогу. В свалке на базар ввалилось много народу, больше с той поры не запускали, и он все стоял.

— А что без очереди?! — закричал он, переводя бешеный взгляд с Хваткова на милиционера. — Что вы тут блат разводите?! Я тут, понимаешь, с трех часов дуба даю, чтобы мне пропускать?! Блюститель тоже! После меня только, вот так!

Милиционер протиснулся мимо Евлампьева, ухватил мужчину за воротник пальто и рывком вытащил из калитки.