Александр Дюма - Анри Труайя

Впрочем, этот младенец, заявивший о себе посреди путешествия, в разгар войны, пусть даже и привел Дюма в восторг, все равно не смог отвлечь его от грандиозных итальянских планов. Правда, с самого начала Александр принялся искать способ примирить свою преданность делу «красных рубашек» с заботой о том, как обеспечить будущей матери хотя бы минимальный комфорт. Он написал Гарибальди, что готов отправиться во Францию за оружием и боеприпасами, в которых нуждались его соратники, но, разумеется, не сказал ему о намерении воспользоваться кратким пребыванием на родине для того, чтобы отвезти Эмилию к ее родителям, которые должны были позаботиться о ней в последние месяцы беременности: эти семейные проблемы никого, кроме него самого, не касались! Несмотря на настойчивость, с которой Дюма предлагал свои услуги, ответ заставил себя ждать. Только вернувшись с Мальты, куда он отвез нескольких своих пассажиров, Дюма нашел в Катани великолепное, хотя и лаконичное письмо генерала, присланное до востребования: «Жду вас ради вашей драгоценной особы и ради вашего замечательного предложения насчет ружей». Не теряя ни часа, «Эмма» на всех парусах понеслась через Мессинский пролив.

Вблизи Милаццо Александр услышал яростную канонаду. Стоя на палубе, он следил через подзорную трубу за перипетиями боя, который гарибальдийцы вели с королевскими войсками. Наконец шум начал спадать, стало тихо, и Александр понял, что неаполитанцы, укрывшиеся в замке, отдали город гарибальдийцам. Пренебрегая опасностью, он перебрался на берег. Улицы были завалены трупами проигравших сражение, на лицах победителей читалась смертельная усталость. Александр шел по городу, спрашивая каждого встречного, где находится командир. Наконец ему указали на человека, спящего у входа в церковь. Действительно, Гарибальди, также сломленный усталостью, крепко сомкнув глаза и открыв рот, отсыпался здесь после победы. Прямо на земле рядом с ним стоял его ужин: краюха хлеба и кувшин с водой. Александр не посмел будить генерала, тихонько ушел.

Назавтра они встретились на «Turkery». Теперь взгляд у Гарибальди был живой и ясный, голос звучал уверенно. Расцеловав друга, он открыл ему кредит на сто тысяч франков, чтобы тот смог купить во Франции оружие, и посоветовал по возвращении в Италию основать газету. Дюма спросил, как же должна называться итальянская газета, которой будет руководить француз. Гарибальди снова взял в руки перо, при помощи которого только что передал в распоряжение Александра сто тысяч франков на вооружение «патриотов», и размашисто написал: «Газета, которую мой друг Дюма собирается выпускать в Палермо, будет носить прекрасное название „L’Indipendente“ („Независимый“) и тем более его заслужит, что для начала не пощадит меня, если я когда-нибудь уклонюсь от исполнения своего долга как сын народа и как человеколюбивый солдат».

Столь благородные речи могли лишь укрепить Александра в намерении служить Гарибальди, насколько хватит сил. К сожалению, муниципалитет Палермо из предусмотренных ста тысяч смог выдать ему только шестьдесят. Что поделаешь? Дюма заверил, что в ожидании, пока с ним окончательно расплатятся, сумеет как-нибудь все уладить, в крайнем случае – добавит недостающее из собственного кармана. Двадцать девятого июля он отплыл вместе с Эмилией на французском пароходе «Pausilippe».

Едва высадившись на берег в Марселе, Александр нежно простился с молодой женщиной, которая уезжала в Париж, где ей предстояло до родов оставаться под присмотром матери, и вздохнул свободнее: теперь он мог посвятить себя целиком делу революции, теперь его единственной заботой оставалась миссия, возложенная на него вождем борцов за независимость Италии.

Он купил тысячу ружей с нарезными стволами, пятьсот пятьдесят карабинов и патронов к ним, что обошлось ему в девяносто одну тысячу франков. Как Дюма и обещал жителям Палермо, тридцать одну недостающую тысячу он заплатил из собственных денег. Однако миссия миссией, но он не забывал, что в соответствии с распоряжениями Гарибальди, после того как товар будет доставлен на место, ему вернут сорок тысяч франков, то есть он получит вполне приличную прибыль в девять тысяч! Самые высокие идеалы, если им служить не только самоотверженно, но и умело, могут оказаться доходными.

В начале августа оружие погрузили на судно прямой связи «Mercey», а сам Александр вновь поплыл на «Pausilippe». Четырнадцатого августа он прибыл в Мессину, где вручил ружья и патроны помощнику Гарибальди и узнал о том, что Виктор-Эммануил II вызвал генерала в Турин и что молодой король, следуя совету своего министра Кавура, намерен препятствовать походу гарибальдийцев в Калабрию. Не ловушка ли это? Александр так тревожился за судьбу своего героя, что уже 16 августа распорядился сниматься с якоря и идти в Салерно. Вместе с ним на «Эмме» отправился брат Иоанн, капеллан Гарибальди: никогда не помешает иметь при себе священника, если предвидится сражение.

Стоянка в Салерно. Брат Иоанн сошел на берег, чтобы узнать новости, и вернулся сияющий, с радостным сообщением о том, что Неаполитанское королевство полностью разгромлено и что в городе счастье народа достигает степени помешательства. Александр немедленно велел достать из трюма бенгальские огни и трехцветные римские свечи. Его запасов вполне хватило бы на то, чтобы озарить фейерверками небо над всей Италией. Сотни лодок отошли от берега и направились к «Эмме», чтобы насладиться зрелищем. Треску петард и огненным всполохам отвечали восторженные крики зрителей, стоявших в лодках. Дюма и сам чувствовал себя ярко горящей ракетой. Скорее, скорее к Гарибальди, туда, на место решающего штурма! И «Эмма», покинув Салерно, направилась к северу.

Двадцатого августа, когда Дюма прибыл на борту своего судна в Неаполитанский залив, ему сообщили, что Гарибальди тем временем уже прошел через Мессинский пролив и высадился в Реджо. «Эмма» становилась все больше похожей на военный корабль. На случай всегда возможного ответного выступления королевских войск на ее палубе постоянно дежурили люди с заряженными ружьями. Каждый день сюда являлись добровольцы, желавшие пополнить собой ряды повстанцев.

Сознавая угрожающую ему опасность, Франциск II спешно установил конституционную монархию и объявил, что готов пойти на некоторые уступки, надеясь избежать худшего. Двадцать третьего августа 1860 года министр внутренних дел, его превосходительство Либорио Романо, явился на «Эмму» и начал переговоры с дерзким французом, которого считал посланцем Гарибальди. Речи Романо звучали вкрадчиво: он будет сражаться за конституционную монархию столько, сколько сможет, говорил министр, но, как только увидит, что все усилия бесполезны, перейдет на сторону Гарибальди и, если потребуется, призовет народ восстать против правителя, которого никто больше не хочет. Стремясь убедить Дюма в том, что руководствуется самыми лучшими намерениями, Романо предложил ему и его друзьям покровительство каморры – объединения неаполитанских злоумышленников, превратившегося при Франциске II в тайную полицию, которая, смотря по необходимости, облагала данью, грабила, терроризировала или защищала «честных граждан». Дюма поверил двусмысленным заверениям министра и пообещал дать ему убежище на борту «Эммы» в случае опасности. На следующий день Александр получил портрет Романо со следующими словами: «Напишите под этим портретом: портрет труса, если я не сдержу своих обещаний».