Океанский патруль. Том 2. Ветер с океана - Валентин Пикуль

— Отходить! — кричит Стадухин. — Раненых не оставлять!

И бойцы снова скатываются в долину. Левашев, оглушенный пулей, сбившей с его головы каску, тащит на себе раненого солдата. Солдат не стонет, только яростно ругается. Воротник его линялой гимнастерки распахнут, и оттуда виднеется клочок моря — полосы тельняшки вздымаются от тяжелого дыхания.

— Молчи, молчи, — говорит ему Левашев.

Когда они выбираются из-под огня, Лейноннен-Матти сует себе в рот обгорелую трубку и, грозя кулаком в сторону, где высится такая же вершина Малого Кариквайвиша, злобно говорит:

— Тот взяли, и этот возьмем… Дай только срок!

А фон Герделер, прижимаясь воспаленным лбом к успокаивающе холодному граниту, говорит слабым голосом:

— Хоть бы они догадались парламентера прислать.

— А разве возможно идти на капитуляцию?

— Нет, — отвечает он. — Кариквайвиш стоит и будет стоять. Но я бы тогда обменял этого парламентера на ведро воды…

Головной катер с десантниками вел бывший мурманский матрос и тралмейстер — Герой Советского Союза капитан-лейтенант Шаталин. Каждый раз, когда «Палешанин» влезал на гребень волны, Сережка различал в темноте на мостике рядом с Шаталиным кряжистую фигуру отца: Рябинин вел отряд прорыва в Лиинахамари как лоцман, не однажды плававший в этих местах.

Никольский повернул к Сережке мокрое лицо и прокричал:

— Смотри-ка, что делают: так и рыщут, словно блоху в сене ищут!

С побережья, едва видимого в ночи, откуда доносился приглушенный расстоянием гул канонады, вытягивались в сторону моря длинные лучи прожекторов. Яркие гроздья осветительных снарядов с шорохом разрывались в небе или продолговатыми шарами качались на высоте, освещая волны недобрым светом… Но пока гитлеровцы не замечали катеров, и маленькие стремительные корабли, перелетая с волны на волну, быстро приближались к фиорду Петсамо-воуно.

Сережка получил разрешение сходить погреться и спустился в моторный отсек. Изрядно встряхивало. Десантники, которым не хватило места в кубрике, сидели и здесь, скромно поджав под себя ноги, чтобы не мешать мотористам братьям Крыловым. Гаврюша и Федя колдовали над моторами с такими серьезными лицами, словно им одним были известны все тайны слегка барахлившего на качке двигателя. Лейтенант Самаров сидел, прислонившись спиной к теплой боковине мотора, и биение вала частой дробью отдавалось у него в позвоночнике.

Когда Олег Владимирович говорил, губы прыгали от тряски:

— Что там наверху?

— Все спокойно, — ответил Сережка. — Немцы «чемоданами» через наши головы кидаются. Хотят подавить огонь батарей на Среднем.

— А лично нам пока «хлеба-соли» не подавали? — спросил Григорий Платов.

— Еще подадут, — буркнул матрос, которому благодаря его высокому росту приходилось сидеть скорчившись и смотреть на всех исподлобья, отчего он казался злым и чем-то недовольным.

Сережке не хотелось уходить из отсека, где сидели такие знакомые еще по «Аскольду» люди, как Платов и Самаров, но его вызвали наверх.

— Согрелся? — спросил Никольский, ногтями сдирая пленку льда на стекле рубки.

— Так точно!

— Больше не отпущу. Скоро подойдем, осталось уже немного…

Катера, выстроившись в кильватерную колонну, легко скользили по волнам, так что форштевень одного с размаху погружался в светлую струю воды, взбитую разбегом винтов из-под кормы другого. Холодный ветер разносил брызги, и они, смерзаясь на лету, больно стегали в лицо, точно прутья.

— Товарищ старший лейтенант, — спросил Сережка, забираясь в турель, обитую кожей, — сколько осталось?

— Миль пять, не больше. Ты, боцман, когда ворвемся, в первую очередь бей по прожекторам. Прямо в очко бей, понял?

— Понял, товарищ командир.

— Смотри, что нам пишут с головного!

Узкий луч света с катера Шаталина то вспыхивал, то угасал. Сережка прижал к груди фонарь и отщелкал по клавишам: «Вижу». Тогда головной стал передавать: «Подтянуться, не растягиваться, подходим к цели». Юноша прочел приказ, доложил о нем Никольскому и, повернувшись к корме, отрепетовал приказ дальше во тьму.

Моторы под палубой взревели яростнее, из люков выбрались десантники, стали устанавливать ящики с боезапасом, готовясь к высадке. Они делали все это спокойно, без суетни и шума, точно были пассажирами, которые долго ждали поезда, и вот он наконец-то подходит — пора вынести багаж на перрон.

Сережка хлопал руками, разгоняя стынущую на ветру кровь, изредка покрикивал:

— Вы, друзья, как ворвемся, ложитесь на палубу. И автоматам сразу давайте работу!..

Неожиданно прожектор быстро вырвался из мрака, скользнул по одному катеру, но тут же потерял его. Одновременно с этим несколько ярких лучей зашарило в волнах, выискивая цель. Со звоном лопнули над головой пачки осветительных зарядов. Потом раздался гул залпа, и невдалеке от катеров выросли каскады воды.

— Началось, — сказал кто-то.

При свете догорающих в небе ракет Сережка уже видел вход в Петсамо-воуно. Два высоких мыса ограждали его, грохоча залпами немецких батарей. Это были батареи Нуурониеми и Нуурмиенисетти. Очевидно, немцы были настороже, но появление катеров ошеломило их своей дерзостью. Они открыли огонь даже из пулеметов, хотя пули еще не долетали до цели.

— Ну, теперь держись! — сказал Никольский, приказывая в моторный отсек выжать из двигателя все, что только можно. — Боцман, смотри, надеюсь на тебя!..

— Есть! — ответил Сережка, и в следующее же мгновение катер вздыбило от близкого взрыва, окатив десантников волной. Снаряды ложились то справа, то слева, выхлестывая из моря пенные столбы. Глухо рявкнуло дальнобойное орудие.

«Ого, — подумал Сережка, — совсем ошалели: уже двухсотдесятимиллиметровку вводят в бой!»

Часто застучали пушки танков, вкопанных в землю вдоль побережья. Справа било пятнадцать точек, слева — не меньше, итого — тридцать. «Здорово!» — и юноша приложился к прицелу, готовясь открыть стрельбу.

Раз!.. — тяжелый снаряд разорвался вблизи.

Два, три! — еще пара мелких упала рядом.

«Ду-ду, ду-ду, ду-ду», — стонали пулеметы.

И вдруг сразу стало темнее — это катер ворвался в фиорд, высокие скалы закрыли небо. Слепящий глаз прожектора впился в «Палешанина». Сережка нажал спуск. Казалось, что он слышит, как звенят разбитые стекла и зеркала.

Прожектор погас.

— Добро! — крикнул Никольский, не оборачиваясь. — Молодец!..

Теперь катера неслись вдоль узкого коридора фиорда, освещенного ракетами и вспышками снарядов.

В воздухе стояли грохот, свист, вой, скрежетание. И не было такого места в ночи, где бы не скрещивались трассы, где бы не пролетала пуля, где бы не рвался снаряд от удара об воду.