Двадцатое июля - Станислав Рем

— Теперь уж не знаю. Все еще больше запуталось. Но думаю, за мной следить бы не стали…

Фраза оборвалась сама собой. Штольц вдруг вспомнил разговор с шефом гестапо. Мюллер упоминал о Гизевиусе. О том неприятном дипломате, прибывшем из Швейцарии и неоднократно посещавшем их тайные собрания. Он еще часто высказывался по поводу переговоров с западными государствами… Как же сказал тогда Мюллер? «Он хотел…» Нет, не так. «Он должен был к вам прийти, но не пришел. Почему? Я сам его к вам направил». У него еще тогда мелькнула мысль, что Гизевиус предатель. Так может, люди Мюллера ждали дипломата и потому следили именно за ним, Штольцем? Черт, как же там дальше было? Мюллер сказал, что Гизевиус скрылся. Нет, он сказал не так. Спрятался? Тоже нет. Как же он, черт побери, сказал?.. «А зачем, кстати, я хочу вспомнить фразу Мюллера дословно? — спросил сам себя Штольц. И сам же ответил: — А затем, что я должен знать, почему мы проиграли. Мюллер тоже знал о покушении. И тоже с самого начала, как и Гиммлер. Потому они так быстро с нами и разделались». Уехал?! Точно! Именно так Мюллер и сказал: «Уехал». Господи, как просто: взял и уехал! В стране творится черт знает что, а тот просто взял и — уехал. И как же ему удалось вот так запросто взять и уехать?..

Штольц зашелся в истерическом хохоте.

— Карл, что с вами?

— Не обращайте внимания. Сейчас пройдет…

Однако истерика не проходила: щеки уже стали мокрыми от выступивших слез. Бургдорф принялся хлестать его ладонями по лицу:

— Да успокойтесь вы! — И вдруг замер: — Тихо! — Рука корректора с силой зажала рот репортера, одновременно прижав его голову к своей груди: — Тихо! Немедленно замолчите!

Бургдорф во второй раз за сутки ощутил приближение опасности. Но на этот раз ощущение было иного рода. Сродни паники. «Поздно, — догадался он. — Враг рядом и выйти из дома не позволит». Болтовня Штольца его отвлекла и не дала возможности интуиции отреагировать вовремя. Что же делать?

Репортер наконец успокоился и теперь, дрожа всем телом, со страхом смотрел на коллегу по несчастью.

— Что случилось?

— У нас гости. Говорите шепотом. Они стоят на лестничной площадке.

— Может, к соседям? Или с формальной проверкой?

— Не мелите чепухи. Мы с вами никакой проверки не выдержим.

Бургдорф посмотрел по сторонам. Одно окно было открыто. Оно выходило в парк. Третий этаж. Если постараться, можно спуститься. Корректор на цыпочках подошел к окну и осторожно выглянул на улицу. Внизу, как и парой минут раньше, никого видно не было. С левой стороны, в метре от окна, находился балкон соседей ветеринара. Над окном висела ветка тополя. Бургдорф быстро прикинул: по ветке он, пожалуй, спуститься не сможет. А вот перепрыгнуть на соседний балкон, возможно, удастся.

— Карл, — Бургдорф указал неслышно приблизившемуся репортеру на дерево, — прыгайте на ту большую ветку и ползите к стволу дерева. Держите на всякий случай пистолет. Я последую за вами.

Штольц не раздумывая вскочил на подоконник, сгруппировался и пружиной устремился вверх. Левая рука крепко сжала ветвь. Тело по инерции пролетело вперед, и ноги обхватили более толстую часть тополиного отростка. Правая сторона тела ударилась о дерево той частью, где находилась рана. Стиснув зубы от боли, журналист подтянулся и не без труда перевалился на живот. Ветка прогнулась, но выдержала.

Бургдорф отступил на два шага в комнату, схватил свои вещи и вновь метнулся к окну Вскочил на подоконник и приготовился было к прыжку, но дверь вдруг резко распахнулась и за спиной раздался окрик:

— Стоять! Стрелять буду!

Бургдорф оттолкнулся и прыгнул в сторону балкона, но выстрел из пистолета прервал его полет. Тело корректора рухнуло на каменную дорожку.

Штольц затаил дыхание. В окно выглянула незнакомая личность, посмотрела вниз, выругалась и скрылась в глубине комнаты.

Через несколько минут вокруг стонущего Бургдорфа образовался круг из шести полицейских. Лиц в темноте Штольц разглядеть не мог.

— Где второй?

Знакомый голос заставил Штольца вздрогнуть.

— Не могу знать, группенфюрер, — ответил подчиненный.

— А хозяин квартиры?

— Дома его не было. Видимо, после того как нам позвонил, скрывался у своих знакомых.

— Дом осмотрели?

— Так точно.

— Переверните тело. Ну вы как, господин корректор? Не ушиблись?

— Ваши люди меня ранили. — Бургдорф снова застонал.

— Ерунда. Многим в эти дни пришлось значительно хуже. О чем вам хорошо известно. — Мюллер распрямился, отдал в темноту распоряжение: — Несите его в мою машину. Смотрите, сиденье не запачкайте! Двое остаются в квартире до утра. Может, второй появится.

— Задержать?

— Зачем? Он нам не нужен.

Дверцы авто хлопнули, и две легковые машины, развернувшись, устремились в ночной город.

Штольц переждал на дереве, пока засада не спрячется в подъезде дома. Потом осторожно сцустился на землю, огляделся и, не заметив ничего подозрительного, перешел на другую сторону парка. Там он суетливыми неловкими движениями привел костюм в относительно божеский вид, после чего устремился к выходу из зеленой зоны. По дороге журналист несколько раз останавливался, пытаясь совладать с обуревавшими его чувствами, но когда нервы все-таки не выдержали и сдали, он упал на колени, прижался к узорчатой металлической ограде парка и дал волю рыданиям.

* * *

Похоронная церемония началась в 19.00.

А за три часа до ее начала ракеты Фау-2 обрушились на Лондон. Это и. был тот сюрприз, о котором говорил доктору Шпееру Геббельс. Первоначально предполагалось «отправить» смертоносные снаряды на острова в конце сентября — начале октября. Но Геббельс привел Герингу серьезные аргументы в пользу того, чтобы ракетные жала устремились на Великую Британию именно в день траура. Фон Брауну, главному конструктору «Фау», не оставалось ничего другого, как подчиниться приказу сверху. Несмотря даже на то, что основная часть оружия еще не была готова к бою. В итоге из более полусотни ракет до столицы Великобритании долетели всего 28. Но и они стали полной неожиданностью для премьер-министра и его команды. И главным поводом для растерянности британского правительства послужл тот факт, что служба ПВО оказалась бессильна перед новым оружием и не смогла вовремя отреагировать на появление смертоносных машин. Теперь каждый британец ощущал свою беззащитность. Хотя снаряды в основной своей массе не достигли заданных им целей, тем не менее внезапность их появления и невозможность им воспрепятствовать негативно повлияли на моральный дух британской нации. Геббельс своего добился: ни одного вражеского самолета в небе Берлина в день траура не появилось.

Гробы с привезенными из «Вольфшанце» телами стояли в центре Мозаичного зала рейхсканцелярии. Геббельс и Шпеер решили пойти по проторенному пути: именно в этом зале в феврале 1942 года отпевали доктора Тодта — погибшего в авиакатастрофе министра вооружений, предшественника Шпеера. Тогда церемония понравилась Гитлеру: и пышно, и по-семейному одновременно.