Белые искры снега - Анна Джейн

– Роман передает привет своей жене Кате. «Катя, я очень тебя люблю, – пишет он. – Ты у меня самая лучшая! Прошу поставить для нее какую-нибудь хорошую песню». Конечно, поставим, Рома. Хорошую песню для вас и для вашей жены – я уверена, что она у вас прекрасная! – пообещала ви-джей и с энтузиазмом принялась за следующее сообщение. – «Скажите моей сестренке Иришке, что я ее сильно люблю, пусть не расстраивается из-за сессии, ведь все будет хорошо! Поставьте ей веселую песню, пусть она улыбается. Она любит ваше Небесное радио и сейчас слушает его!» Небесное радио – не наше, оно – ваше. Мы работаем для вас, – тут же со смехом поправила ведущая отправителя сообщения.

– Я бы сказал – против нас, – беззастенчиво отхлебнул пиво у друга Ярослав. Алкоголь сегодня заказывать не стал – завтра его ждало серьезное учебное мероприятие, по мнению Яра, глупое, но все-таки очень приятное.

Шейк моментально отобрал у него бокал.

– Ириша, не стоит расстраиваться, – тем временем весело обратилась к невидимой девушке ви-джей. – С сессией все будет хорошо, мы в тебя верим. Главное – береги нервы! А вот еще одно сообщение, немного неординарное! Нам пишет Анастасия. – В приятном женском голосе ведущей появились симпатичные смешинки. – «Добрый вечер! У меня много чувств по отношению к одному человеку, и я хотела бы выразить их песней. Пожалуйста, поставьте для Ярослава Зарецкого песню Аркадия Укупника «Я на тебе никогда не женюсь». Правильнее было бы «не выйду замуж», но я таких песен не помню. И передайте ему, чтобы перестал заниматься глупостями. У него еще ЕГЭ впереди. Когда вырастет, тогда и поговорим. Заранее спасибо!»

Шейк подавился от неожиданности и выругался. А Ярослав первые пару секунд даже не мог осознать, что это сообщение – для него. А когда осознал, разозлился так, что, казалось, сейчас из его ушей пойдет пар.

– Ого! А не та ли самая это Анастасия? – со смехом спросила у своей огромной, но невидимой аудитории слушателей ви-джей. – Ярослав, не занимайся глупостями, ты должен хорошо сдать экзамены! Может быть, если ты отлично их сдашь и поступишь в хороший университет, Настя обратит на тебя внимание? – Выждав короткую, но болезненную для Зарецкого паузу, видимо, предназначенную для улыбок и смешков слушателей, ведущая продолжила: – Что ж, поставим эту песню. Может быть, она и вам поднимает настроение? Небесное радио всегда с вами и дарит вам настроение экстра-класса!

Тут же заиграла бодрая музыка, ставшая известной еще в девяностые годы. Шейк подавился второй раз – от подступающего к горлу хохота.

Слыша все это, Ярослав Зарецкий, которому и была адресована сия композиция, явно стал одержим демоном ярости – на лицо зеленоглазого легла сумрачная тень злости, сделав черты его привлекательного лица более резкими и острыми. Зубы его крепко сжались, на скулах заходили желваки, глаза широко раскрылись от переполняющего молодого человека праведного гнева. Может быть, многими ожидалось, что при всем при этом Яр побледнеет, покраснеет или даже позеленеет, однако его кожа продолжала сохранять свой естественный оттенок, только вот аура стала вдруг обжигающе ледяной, как холод арктической пустыни.

Начался припев, и Шейк не смог удержаться от хохота.

Я на тебе никогда не женюсь,

Я лучше съем перед загсом свой паспорт.

Я улечу, убегу, испарюсь,

Но на тебе ни за что не женюсь.

– Ты ей не нравишься, старик, – хлопнул друга по плечу лыбящийся Шейк, подумав, что кому рассказать – не поверят! – Слушай, это тебе же песенка, зажигай давай! – и темноволосый парень стал делать шутливые движения руками и плечами, имитируя неизвестный, но крайне энергичный танец, стараясь попасть в такт музыке. – Присоединяйся! – предложил Шейк другу, – А вот Зарецкому песня все-таки очень не нравилась.

– Уймись, *Запрещено цензурой*! – прикрикнул он на кривляющегося друга, и тот вновь стал ржать, время от времени подпевая.

– Стерва, – тихо и зло произнес Ярослав сквозь зубы, сжав в руке нож, некстати оказавшийся в зоне опасности. Тот, кого Настя называла царевной Ярославной, в одно слово уместил столько ненависти, презрения и справедливого гнева, сколько не каждый смог бы уместить в целом трактате, посвященном этим сильным и отрицательным чувствам. – Стерва, – повторил он, всеми фибрами души ненавидя песню, весело звучащую сейчас в кафе. Парню казалось, что все посетители поняли: Ярослав Зарецкий – это именно он и никто другой, и сейчас сидят и смеются над ним. Как раз некстати бурным смехом разразилась компания, сидящая неподалеку и ранее охарактеризованная Яром как «быдло районное, обыкновенное», и это заставило юношу еще в большей степени почувствовать себя не в своей тарелке. К тому же ему тут же представилось, как все его друзья, одноклассники и знакомые обязательно именно в эти минуты сидят перед приемниками, и тоже слышат это омерзительное послание от идиотки-практикантки, которая принесла ему так много горя и страданий с первого дня их встречи. Он столько времени потратил, создавая себя определенную репутацию, а эта дура взяла и все разрушила! Испортила день рождения. И с Ваном они так и не помирились. А он, идиот, ее дважды спасал: то от летящего ей на башку гипса, то от теток в туалете. Да он вообще святой после всего этого!

Количество персональной ненависти к Мельниковой в душе у Ярослава возросло еще в пару делений. Сомкнутые зубы злобно скрипнули. Пальцы до боли сжали нож.

А вот Шейк, напротив, от происходящего пришел в восторг – он-то понял, почему сообщение от Насти появилось на радио – девчонка отвечала на сообщение, которое отправил от имени Ярослава он сам. Закрыв лицо рукой, он смеялся – приглушенно, негромко, чтобы не разъярить приятеля еще больше, но весело.

– Что ты ржешь, придурок? – волком взглянул на друга Ярослав и произнес еще парочку непечатных бранных слов.

– Да прикольно же! – не спешил признаваться ни в чем коварный Николай. – Твоя практиканточка – просто огонь! – и опять стал смеяться. К тому же вновь начался потешный куплет, в котором лирический герой обещал улететь и испариться, и даже съесть собственный паспорт, лишь бы не совершать такую ошибку всей жизни, как женитьба.

– Да что ты говоришь? – прошипел оскорбленный Яр. – Я сейчас этот огонь погашу.

Глаза его мстительно блеснули.

– Эй-эй, приятель, убери это из рук, тебе еще, правда, в универ поступать, потом хорошую работу искать, – забеспокоился Шейк, видя, что пальцы друга все никак не выпускают нож. Не то чтобы он боялся, что Зарецкий может напасть на кого-то с холодным оружием, да и нож тупой, не причинит никому вреда, по крайней мере, особенного, за который надо потом расплачиваться свободой, однако Шейк знал Яра много лет и успел за это время запомнить: иногда у Зарецкого что-то переклинивает в голове, и он совершает воистину странные поступки. Странные поступки Ярослава были немногочисленными, но необычными и явно зависящими от его эмоционального настроя. В таком состоянии он мог даже навредить сам себе.

Года полтора назад, на веселой, многолюдной и беззаботной тусовке у общих друзей, по традиции выпроводивших родителей на отдых, Яр как-то не на шутку схлестнулся с одним новым в компании типом, который, видимо, тоже был из тех, кто всегда негласно становятся лидерами и заводилами. А так как двух лидеров одновременно никогда не бывает, то между парнями началось что-то вроде соревнования, понятного только им обоим. Все началось с, казалось, безобидных шуточек и взаимных подколов, а закончилось едва ли не прямыми угрозами. Яр, конечно, не был хлипким и беззащитным парнем, однако его оппонент был куда более высоким и широкоплечим, и если бы началось выяснение отношений на кулаках, то Зарецкий, вероятно, проиграл бы. Однако до этого не дошло. Когда накал между ними двумя достиг апогея и речь пошла уже о прямом физическом воздействии, то есть, попросту говоря, о драке, Ярослав, любитель странных поступков, совершил одну вещь, которая тогда многих поразила. Он взял лежащий на барной стойке беспризорный нож для фруктов, которым недавно резали яблоко, вытер его лезвие о собственную ладонь и к недоумению присутствующих, дважды провел лезвием по руке, чуть выше запястья, так, чтобы получился знак «икс». Хоть порез и был неглубоким, зато обе линии были длинными и крови выступило достаточно. Словно забывший, что такое боль, Яр спокойным приглушенным голосом, не сводя глаз с противника, уже желающего устроить разборку, коротко сообщил, что не в настроении и с удовольствием распишется точно так на лице того, кто посмеет его потревожить. Что-то было в его голосе такое, что находившимся в кухне стало не по себе. Шейку тогда показалось, что перед собой он видит не Ярослава, своего давнего друга, а кого-то совершенно чужого – холодного, отчужденного и жестокого. Показалось всего на миг, но не забылось до сих пор.