Адмирал Колчак - Валерий Поволяев

Гайда оцепенел, сидя в седле, сжался, сделавшись маленьким, совсем маленьким, как мальчонка младшего гимназического возраста, почувствовав лезвие шашки своей шеей. Даже не шеей, а копчиком, поскольку хороший рубака разваливает «клиента» пополам – от шеи до копчика. Лучше бы было ехать на автомобиле, но казаки сказали Гайде, что за автомобилем могут не поспеть, а одного, без конвоя, Гайду по дороге просто шлепнут... Пришлось послушаться.

– Не бойся, барин, – оттесняя плачущего казака подальше от чехословацкого генерала, сказал сотник, – в обиду не дадим! – Добавил с усмешкой: – Пока команды другой нету...

Колчак уже прибыл на екатеринбургский вокзал. На дороге царил бардак, хотя и охранял ее Жанен вместе с чехами. За счет воюющего белого воинства Жанен своих подопечных неплохо одевал. Все там было – и шубы с роскошными меховыми воротниками, и мундиры из чистого шевиота, и ботинки на вечной спиртовой подошве. Из поступающего оружия Жанен опять-таки большую часть отдавал не воюющим колчаковским дивизиям, а союзникам. В результате патроны они меняли на рынке на «куриные фрукты» – яйца морозостойких сибирских пеструшек и хохлаток. Десяток патронов – один «куриный фрукт». Ни поляков, ни румынов, ни итальянцев на фронте невозможно было найти.

Места же, где появлялись белочехи, мигом делались уязвимыми. До Колчака не раз доносили гадкие высказывания Гайды про него и требования спихнуть адмирала с кресла и на его место посадить Гайду. Спит и видит себя Гайда и Верховным правителем, и главнокомандующим, и даже диктатором. Жанен поддерживает Гайду. Он кого угодно будет поддерживать, даже Фрунзе с Тухачевским, лишь бы досадить Колчаку. Вот фазан!

За собственные неудачи Гайда совершенно не умеет отвечать, вину обязательно сваливает на других. Учиться на ошибках не хочет. Надо убирать из армии этого зоотехника, или кто он там есть? Фельдшер? Значит, надо убирать фельдшера, пока еще не поздно.

Колчак назначил комиссию по проверке деятельности Гайды. Она побывала в его частях и вернулась обескураженная. Теперь все должен был решить разговор Колчака с Гайдой.

На вокзале Гайда совсем расклеился – увидел неподалеку от состава Верховного правителя одинокий зеленый вагон с решетками на окнах. Зачем подогнали этот неказистый страшный вагон к роскошному поезду Колчака, не надо было объяснять: в этом вагоне Гайду доставят в Омск, Гайда сделался белым, как бумага, у него начали приплясывать губы, он не мог успокоить себя. Руки тряслись так, что нз пальцев вываливалась сигарета.

Адъютант Колчака дал ему новую сигарету, но вывалилась и она.

– Хы-хы-хы, – застонал, давясь воздухом, Гайда, – хы-хы!

Несколько человек с сочувствием посмотрели на него.

– Пожалуйте в вагон, господин генерал-лейтенант, – адъютант Колчака сделал вежливый жест.

Гайда, по-прежнему бледный, с трясущимися губами – очень сильно перетрухнул голубчик, – на полусгибающихся ногах поднялся в вагон. Кто-то перекрестил его вслед:

– Царствие тебе небесное!

Гайду не любили. И было за что не любить.

Но концовка у этой истории была неожиданной. Колчак не снял Гайду с должности, чем вызвал крайнее удивление у своего окружения, не снял человека, которому была грош цена в базарный день, который не единожды предал его, который не только воевать – даже толком сморкаться в платок и то не умел.

Из вагона Верховного правителя Гайда вышел таким же бумажно-бледным, как и вошел. Руки только не тряслись да губы не приплясывали. Рот был плотно сжат. Он ненавидящим взглядом посмотрел на вагон, в котором только что побывал, и, сгорбившийся, какой-то облезлый, пошел к конвойной сотне, с которой прискакал в Екатеринбург.

Гайду проводили взглядами несколько человек.

– Ну все. Более опасного врага, чем этот бледногубый чех, у Александра Васильевича не будет.

Замечание было верным: если до этого дня Гайда боялся Колчака, то теперь он его ненавидел. За то, что Колчак оставил его живым. Колчак совершил ошибку: Гайду надо было расстрелять. Если бы он сделал это, уверен – судьба самого Колчака сложилась бы по-иному.

– А французский генерал Жанен? – запоздало спросил кто-то.

Тоже верно: генерал Жанен продолжал гадить Колчаку где только мог и никак не хотел остановиться. Хотя они должны были быть заодно, но получалось, как в басне Крылова про лебедя, рака и щуку...

Несмотря на то что почти все чехи сбежали с фронта, Гайда сохранил за собою пост командующего армией. В оперативном подчинении у него находилась еще одна армия – Западная. Более нелепого решения в тех условиях принять было нельзя. Но Колчак принял его.

А вот начальника штаба Лебедева Колчак с должности снял. Кто-то должен был ответить за бездарную челябинскую операцию. И он ответил.

Наступление красных было остановлено с большим трудом и большими потерями.

Верховный главнокомандующий собрался выехать в Тобольск. Под Тобольском шли тяжелые бои, белые еле держались в своих окопах. Солдатам, с точки зрения адмирала, требовалась срочная моральная поддержка. Адмирал вез с собою два ящика Георгиевских крестов.

Погода была мерзкая. Дул ветер, тяжелые угрюмые тучи низко ползли над землей, натыкались на макушки деревьев и трубы, зависали обессиленно, плевались снегом, мокретью. Из дома, из тепла, не хотелось выходить.

Адмирал стоял у окна и смотрел на раскуроченный флигель. Он словно ждал, когда кончится это светопреставление. Иногда отводил взгляд в сторону и косился на камин, в котором медленно догорали несколько сосновых поленьев. Как все-таки тепло, как уютно здесь, и как плохо там, за окном. В лице адмирала что-то дрогнуло, под правым глазом мелко затряслась крохотная, но, видимо, важная жилка, он прижал к глазу пальцы, вновь перевел взгляд на раскуроченный флигель.

Когда за спиной появился адъютант, занемогший, со слезящимися красными глазами и вздувшейся от флюса щекой, Колчак приказал:

– К моему возвращению флигель обязательно восстановите, проследите за этим лично, Михаил Михайлович!

Беда пришла из ничего, из воздуха – стряслась на ровном месте. В караулке, расположенной во флигеле, один солдат решил отдохнуть, – он только что сменился с дежурства, и это было святое дело – на пару часов «придавить клопа» – прикорнуть на американской маленькой подушке, набитой какой-то упругой дрянью; русские подушки, не в пример американским, хорошо держали «тело», и голова от них не болела, как от американских «клопов». Нерусских подушек в караулке не было, приходилось довольствоваться тем, что есть. Солдат стянул с себя пояс, на котором висели гранаты, а потом решил сунуть гранаты под «клопа» – наверное, для того, чтобы мягче было спать. Дурак он и есть дурак, сунул бы лучше под голову что-нибудь другое.

Одна из гранат взорвалась. Прямо под головой. Дурной котелок мигом отделило от туловища и забросило на печь, туда же швырнуло и окровавленного «клопа», осколками посекло двух солдат, мирно жующих сало за столом, а для того, чтобы желудок лучше переваривал пищу, перекидывавшихся в самодельные картишки; недоеденный кусок сала также густо нашпиговало рваным железом.