Путешествия англичанина в поисках России - Николас Бетелл

куда мягче, и Центральная Европа начала освобождаться. В тот же день я услышал репортажи Би-би-си о беспорядках в Бухаресте против режима Чаушеску. Было ясно, что следующим падет румынский диктатор. Каждый человек, сидевший за столом, имел свои собственные причины быть благодарным Сахарову за все происходящее в этих странах. Елена подошла к микрофону и поприветствовала нас. «Я не ожидала, что это случится так скоро», — сказала она голосом, полным тихой скорби. Несколько друзей Андрея проводили ее в зал, потом каждый говорил в течение 5-10 минут. Затем слово взял Ельцин. Мне кажется, мы все уже знали, что он — человек будущего. Затем по очереди выступали члены Академии наук, затрагивая темы, касаться которых пять лет назад было категорически запрещено. Я почувствовал, что пора уходить, и подошел к Елене. Мы обнялись, и я вернулся в свой номер и стал собирать вещи, слушая прогноз Би-би-си о неизбежном крушении социализма в Румынии.

Опасное десятилетие подходило к концу. Прошло почти десять лет с тех пор, как Брежнев повысил ставки в «холодной войне», введя войска в Афганистан и арестовав Сахарова прямо на улице. Великий ученый умер. Но даже разделяя скорбь всей России, я чувствовал странную бодрость при мысли об этом человеке, достигшем огромных успехов в битве против несправедливости советского режима. Я был счастлив, что смог отдать ему последний долг в день его смерти и триумфа.

Эпилог

Предпоследнее десятилетие двадцатого века было ужасным. Закончилось же оно с надеждой на лучшее, потому что появились признаки грядущего крушения советской системы. Казалось бы, настал подходящий момент поставить точку в этих мемуарах.

Моя «холодная война» завершилась в 1989 году. Это была война против советского строя, и мне хочется думать, что я сражался «с Россией» не в смысле «против России», а в смысле «вместе с Россией» и ее народом против деспотической власти.

Между Россией и западным миром возникнет много новых проблем, и мы не знаем, что взрастет на месте руин, оставшихся после Ленина, Сталина и Брежнева. Будет ли это нищета, крайний национализм, христианский фундаментализм или фашизм, а может даже и ностальгия по временам Сталина. Но в одном, я думаю, мы можем быть уверены: восстановление Советского Союза невозможно. Советы проиграли «холодную войну».

Я мог бы порадоваться тому, что победа была почти бескровной, но ведь это не совсем так. «Холодная война», может быть, и была «холодной» с точки зрения главных ее участников. Однако параллельно шла еще и третья мировая война, не менее «горячая», чем две первых, если считать, что в региональных конфликтах, непосредственно связанных с борьбой Востока против Запада: в Анголе, Эстонии, Эфиопии, Венгрии, Корее, Латвии, но особенно в Афганистане и Вьетнаме — погибли миллионы людей.

Я рад тому, что британская армия в 1957–1958 годах потратилась, чтобы обучить меня русскому языку. Зато меня не пришлось призывать для допросов советских военнопленных или их передислокации строевым маршем. Запад победил благодаря идеям и более успешной экономике, а не на поле брани. «Гриб» не поднялся в воздух. Кнопку не нажали. Армагеддона не случилось. Победа была достигнута с помощью книг и радиопередач, через проталкивание наших идей в СССР любыми доступными средствами, а также через разоблачения, как предлагал Сахаров, случаев нарушения прав человека.

Поэтому я не сожалею о том, что ринулся в сражение и стал «оголтелым антисоветчиком», как меня называли в КГБ. Если я и пострадал из-за того, что в 1970 году перевел на английский язык «Раковый корпус» Солженицына, то это было досадной случайностью, которая всегда может произойти с любым человеком, пытающимся остаться честным в условиях жестокой схватки. И если мне закрыли въезд в коммунистическую империю более чем на пятнадцать лет после того, как моя позиция по отношению к советскому строю ужесточилась, то такова была цена за нежелание сдержать прыть моей пишущей машинки, и жаловаться тут нечего.

Это стало долгим отлучением от страны, к которой я питаю большую симпатию. До 1989 года только российские диссиденты и эмигранты могли бы называть меня другом России. Остальные вовсю старались бойкотировать и дискредитировать меня, и такое положение вещей довольно долго сохранялась уже во время горбачевской перестройки. В 1988 году КГБ все еще был готов досаждать мне за то, что я, вылетая из Москвы, вез через границу письмо Сахарова. После 1989 года ситуация изменилась. Доживавший последние месяцы Советский Союз не собирался проявлять враждебность к человеку, прилетевшему на похороны Андрея Сахарова, а также сыгравшему определенную роль в освобождении советских военнопленных из Афганистана. А когда Советский Союз стал Российской Федерацией, мы перестали ссориться. Владимир Буковский и другие диссиденты вернулись в Россию как герои. А я был их другом.

Итак, меня простили, словно никакой ссоры не было вовсе, и я стал гулять по Москве спокойно. Западные спецслужбы и их помощники из среды журналистов, даже журнал «Прайвит ай», давно перестали беспокоить меня. За это я благодарен Маргарет Тэтчер и нескольким десяткам российских диссидентов, оказавшим мне полное доверие.

У России появились трудности другого рода. Одним из достоинств Советского Союза было то, что он обеспечивал своим гражданам хотя и низкий, но стабильный уровень жизни. Каждый имел право получить работу, даже если это была работа дворником за 70 рублей в месяц. Каждому обещали крышу над головой, даже если это был угол в коммунальной квартире. Хлеб и другие продукты первой необходимости были дешевыми. Отопление жилья обеспечивалось городскими властями. Элементарное выживание было гарантировано.

Как только система начала разваливаться, все эти гарантии стали постепенно отмирать. Большинство продуктов теперь исчезало с прилавков уже в начале рабочего дня. Вечные советские очереди становились все более утомительными. Газеты стали интереснее, но нельзя же питаться газетами. Гиперинфляция уничтожила сбережения населения и пенсии. Даже водка стала слишком дорогим удовольствием для простого рабочего. Кто был в ответе за новую нищету? И за чувство униженности, когда страна за страной начали покидать сферу советского влияния? Многие были склонны винить во всем движение за демократические реформы.

Еще одним советским достижением было успешное сдерживание в узде «ультраправых» и «патриотов», включая воинствующих антисемитов. По мере ослабления советской власти подняли голову российские фашисты. Я заметил это в апреле 1989 года, когда брал интервью у Дмитрия Васильева, руководителя общества «Память».

Прошли выборы в Верховный Совет СССР, однако 6-я статья советской Конституции осталась в силе. Коммунистическая партия была в стране единственной, и лишь она одна имела право выдвигать на выборах своих кандидатов. Примерно 90 процентов избранных составляли коммунисты.