Про Иону - Маргарита Хемлин

— И что же, вы считаете, что самолет сбили вы?

— Конечно… То есть не собственноручно. Я же обратился к Богу.

— А кошер вы соблюдаете? — И пошло, и пошло.

Сидит Самуил Яковлевич, отвечает, как школьник, заикается. То и дело платок с головы сваливается. Старики кивают, улыбаются. Переговариваются на идише, чтобы гость не понял их оценку.

Самуил Яковлевич потерял терпение:

— Значит, вы мне не верите. А у меня свидетель есть.

Старики насторожились.

— Кто свидетель? Еврей?

— Нет. Русский. Мальчик. Юрий.

— Ну вот видите. И свидетелей у вас нет.

Самуил Яковлевич вышел из себя и даже раскричался, мол, вы не советские люди, вы человеку не верите, вы мыслите узко, а идет война, и у него три сына на фронте.

Старики руками замахали, стали успокаивать. Мол, идите домой, Самуил Яковлевич, такое время, все страдают, все работают не покладая рук. Всякое случается. А нервы на пределе.

Самуил Яковлевич сказал на прощанье:

— Ведь я же еврей. Я Еврейскому Богу помолился, призвал его на помощь. И он мне ответил. Он — мне — персонально — ответил. Это факт! Факт! Понимаете? А вы — на каком языке да с какой молитвой? Как помнил, так и обратился. Куда ж мне теперь? В церковь? В райком? В милицию?

Старики зашикали, запричитали. Не надо, мол, ни в райком, ни в милицию, они соберут умных людей, посоветуются и пригласят Самуила Яковлевича.

Самуил Яковлевич оставил адрес. Скомкал платок и так, с платком в кулаке, прошагал до самой фабрики — на Пресню. Даже на трамвай не сел.

Поздно ночью вернулся домой. Света не зажигал — светомаскировка. Лег на диван не раздеваясь.

Пролежал до утра, не сомкнув глаз.

Потом заснул. Проснулся через час. Будто заново родился.

Подошел к столу, там газета «Правда» вчерашняя, нечитаная.

Прочитал заглавие передовицы: «Советский тыл — могучая опора фронта». Еще больше почему-то обрадовался и поспешил на работу, потому что в военное суровое время опаздывать никак нельзя.

Теперь про это удивительное место, где все произошло.

Никакого памятного знака там нет.

В 1976 году несколько домов в Шведском тупике снесли, в том числе и тот, шестиэтажный, — возвели новое здание МХАТ. И кстати, на этом месте дела у театра не пошли.

По воскресеньям к Иосифу Матвеевичу приходил сын Аркадий, по субботам — внук Алексей. Их жены Иосифу Матвеевичу не нравились. Потому и не приходили.

Собственная его жена умерла много лет назад, и Иосиф Матвеевич уже не горевал по ней, а только скучал.

Собрать сына и внука вместе не представлялось возможным, так как они не ладили, а мирить Иосиф Матвеевич устал.

Три года назад у внука родилась дочка — Саша. И с недавних пор по субботам Алексей являлся с вполне самостоятельной девочкой.

Пока дед и внук чаевничали, Саша требовала мультиков.

— У дедушки нет видеомагнитофона, — объяснял Алексей.

Саша кивала и снова требовала мультик.

В очередной визит Алексей принес большую коробку.

— Дед, видеомагнитофон! По телеку смотреть нечего — я принес «Весну на Заречной улице», «Ко мне, Мухтар!», мультики для Сашки.

Иосиф Матвеевич обрадовался, но выразил опасение, что не научится обращаться с машиной.

— Ты же инженер, а тут всего две кнопки.

Алексей быстро все наладил и зарядил кассету с мультиками.

Иосиф Матвеевич принес блюдо с конфетами и яблоками — поставил на журнальный столик у дивана, погладил малышку по голове, посмотрел пару секунд на бегающих в экране зверушек и пошел на кухню, как заведено, пить чай с Алексеем.

Минут через десять послышался грохот, а после — крик Саши.

— Папа! Деда! Деда! Папа!

Бросились в комнату. Блюдо лежало на полу, расколотое надвое, фантики, конфеты, еще не тронутые Сашей, и яблоки разлетелись-раскатились по комнате.

— Оно само. Я не трогала.

— Само не могло, — сказал Алексей. — Ты не порезалась?

— Нет. Оно же само, — Саша сидела, уставившись на экран. Не отрываясь, она подняла руки и повертела ладошками: смотрите, ничего не случилось.

Алексей наклонился за фарфоровыми останками:

— Ну что, дед, выбрасываем?

Иосиф Матвеевич взял у внука половинки блюда, повертел так и сяк:

— Все бы вам выбрасывать. Склею.

Сколько Иосиф Матвеевич себя помнил — столько помнил блюдо: диаметром сантиметров сорок, сделанное вроде плоской корзинки. Тщательно была выделана соломка, сквозь мелкие переплетения которой, казалось, сквозил воздух. Посередине — сложенная кремовая салфетка с букетом полевых цветов — незабудки и колокольчики. И цветы, и салфетка словно настоящие. Салфеточная бахрома свисала с одного бока блюда-корзинки, и каждая ниточка в бахроме четко обозначалась.

Иосиф Матвеевич помнил, как пытался в детстве снять салфетку с блюда, а она не поддавалась.

Потом его сын Аркадий попался на ту же обманку. Потом внук Алексей.

Теперь вот Саша.

Иосиф Матвеевич перевернул расколотые половинки — лицом вниз, соединил их и вдруг подумал, что никогда не смотрел на блюдо «с изнанки». Только теперь, надев очки, прочитал на овальном клейме буковки, окружавшие всадника: «Фабрика Гарднера, Москва». А над клеймом — двуглавый орел со скипетром и державой.

«А ведь блюду лет сто, если не больше, — прикинул Иосиф Матвеевич. — Мать говорила, ее приданое».

Иосиф Матвеевич вспомнил, как в детстве вся семья собиралась вечерами за столом — в саду, пили чай, и на блюде лежала гора красной смородины, крыжовника. Или коржики, испеченные бабушкой.

Вспомнилось, как соседка, бабушкина подруга, всякий раз разглядывая блюдо, цокала языком:

— Богато живешь, Фейга, такую вещь по будням пачкаешь. Это и в субботу не грех поставить! Халу положить — как хорошо!

Бабушка смеялась:

— Отменили субботу, Дорочка!

Вспомнился день, когда Иосиф Матвеевич пришел с фронта — единственный из всей семьи. Отец и два брата погибли. Отец — на днепровской переправе, старший брат — Сема — под Летками, средний — Гриша — под Томашовом.

Сидели с мамой за столом. На столе это самое блюдо, сохраненное ею в эвакуации, хоть пришлось продать за кусок хлеба последнее платье. Рассказывала про родственников и соседей — убитых, умерших, пропавших без вести, просила прощения, что не может приготовить ничего вкусного.

А свой сухой паек Иосиф Матвеевич еще в поезде обменял на отрез диковинной прозрачной ткани с блестками.