Лесной маг - Робин Хобб

Отец получил соболезнования и от Колдера Стита с его дядей. Они последовали моему совету не навещать нашу семью сразу после трагической гибели близких, но с радостью приехали бы весной. Тон письма граничил с «подобострастием» (здесь я задумался, откуда это могла узнать Ярил. Неужели она пробиралась в кабинет отца и читала его письма?), и Ярил опасалась, что отец примет все за чистую монету. Он в ответ написал, что будет рад их принять и обязательно найдет человека, который сможет разобраться в присланной мной карте и поможет им отыскать место, откуда взялся заинтересовавший дядю Колдера камень. Ярил слышала от меня о Колдере и не слишком радовалась предстоящему визиту. В последнем ее письме говорилось, что поместье уже не процветает. Мой отец уволил многих людей, назначенных мной на руководящие посты, в том числе и сержанта Дюрила, но здоровье не позволяло ему обучить им замену, не говоря уже о том, чтобы присматривать за ней. Ярил подозревала, что некоторые из них нечисты на руку, и намеревалась разобраться с ними сама, если отец не примет надлежащих мер. Эта мысль потрясла меня.

В том же письме Ярил дважды упомянула, что боится, не погиб ли я, поскольку она не получила от меня вестей, а мой конь вернулся домой без седока. Это, а также известие об увольнении Дюрила за участие в моем «заговоре» огорчило меня больше всего. Я лелеял надежду, что пошлю ему письмо и он попросит кого-нибудь прочесть его, а потом поделится новостями с Ярил. Было горько узнать о том, что мой старый наставник так жестоко вознагражден за многолетнюю верность нашей семье. Куда он теперь денется и чем займется? Я не мог придумать, как мне теперь переправить письмо Ярил; возможно, я буду вынужден просить полковника Гарена об отпуске, чтобы вернуться за сестрой и выяснить, что сталось с сержантом Дюрилом.

Вкладывая последнее письмо в конверт, я острее ощутил свое одиночество, но мне стало и немного легче. Да, сейчас я один, но в мире еще есть люди, которые хорошо относятся ко мне. Этой ночью я преклонил колени и вознес молитву к доброму богу, чтобы он защитил тех, кого я люблю, хотя не делал этого уже много дней.

За ту долгую зиму мы еще дважды встречались со Спинком. Сначала всего лишь через несколько дней после первой нашей беседы в моем домике. В тот раз я вернул ему письма Ярил. Он не смог задержаться надолго, и я едва успел поблагодарить его и попросить пока что не выдавать меня Эпини.

Уверен, он собирался навестить меня еще, но судьба распорядилась иначе. Нам сообщили, что король жестоко разочарован в нас и в ближайшее время Геттис посетит группа высокопоставленных офицеров и аристократов, которая проинспектирует наш полк и предложит королю совет, как с нами поступить. На основании выводов комиссии генерал Бродг может быть смещен с поста командующего восточными войсками. Новость никого не воодушевила, лишь вызвала панику среди офицеров, неистово взявшихся за проверки и взыскания. Я догадывался, какое давление оказывают на Спинка как на младшего офицера, чтобы он вымуштровал своих солдат. В деле создания благоприятного впечатления его начальство полагалось на него. Я ему не завидовал.

Даже мне в моем уединении не удалось остаться в стороне от воцарившейся в Геттисе суеты. Сержант Хостер однажды заглянул ко мне с «неожиданной» проверкой. Должен отметить, он был весьма разочарован, увидев, что мое жилище не заросло грязью Тем не менее ему все же удалось составить обширный список требований, начиная от рубки дров на одинаковые поленья и кончая пошивом подобающей формы. Последнее распоряжение он отдал весьма оскорбительным образом. Я приложил немало усилий, чтобы исправить все, к чему он придрался, проклиная сержанта за бесполезно потраченное время, но когда день обещанной им повторной проверки миновал, я решил, что Хостер заезжал просто поиздеваться надо мной. Я продолжал содержать жилище в полном порядке на случай, если он нагрянет ко мне еще раз, но трепетать перед ним не собирался.

Этой зимой я похоронил еще четверых солдат. Один из них рассек себе ногу топором, когда рубил дрова, и умер от потери крови. Еще двоих скосило воспаление легких, а последний напился до беспамятства и замерз на улице. Он оказался одним из подчиненных Спинка, и тот вместе с пятью другими скорбящими приехал на кладбище проводить его в последний путь. Он сумел ненадолго задержаться после, и я попросил его одолжить мне каких-нибудь книг, пока мой разум не атрофировался от скуки. Он обещал сделать все, что в его силах, и опять спросил, не может ли он рассказать обо мне Эпини. И снова я удержал его, но Спинк сурово известил меня, что, если я вскоре не сдамся добровольно, он все равно будет вынужден во всем признаться. Он добавил, что ему страшно представить, как она на него посмотрит, узнав, как долго он скрывал от нее правду.

Я обещал подумать, но продолжал оттягивать принятие решения.

Между тем долгие зимние дни тянулись бесконечно. Настал Темный Вечер, отпразднованный среди солдат пьянками, драками и поджогом одного из офицерских домов. Ту ночь я провел у себя дома и узнал о беспорядках только наутро. Нарушения дисциплины повлекли за собой наказания. Уже нельзя было говорить о падении боевого духа; он совершенно потерялся в еле сдерживаемой ненависти к офицерам. Я опасался, что полк находится на грани общего бунта, и старался избегать Геттиса. Теперь я приезжал в город только при крайней необходимости и возвращался домой так быстро, как только мог.

И все же однажды, когда я покупал нитки для починки одежды я случайно заметил входящую в лавку Эпини. Я шагнул прочь от стойки и принялся изучать топоры, выставленные позади высокой стопки одеял. Спрятавшись там, я слышал, как Эпини спросила у хозяина лавки про свистки. Тот ответил, что у него их нет. Она пожаловалась, что заказала у него пятьдесят латунных свистков два месяца назад и не понимает, почему их до сих пор не доставили. Хозяин довольно нетерпеливо объяснил ей, что Геттис не избалован регулярными поставками и что весной, когда путешествовать станет попроще, она обязательно получит свой заказ. Эпини заметила, что небольшой пакет со свистками вполне мог бы доставить королевский курьер, и поинтересовалась, неужели его совсем не тревожит безопасность женщин и девушек Геттиса. Когда торговец возразил, что их безопасность — дело их мужей и братьев, а он, к ее сведению, не король и королевскими курьерами не распоряжается, мне захотелось выйти из угла и ударить его. В целом ответ был вполне резонным, но меня возмутил его насмешливый тон. Эпини, уязвленная до глубины души, напоследок пообещала обратиться к полковнику Гарену, чтобы тот организовал срочную доставку столь важных вещей. Несмотря на то что я злился на владельца лавки, в тот миг я искренне пожалел полковника Гарена. Я недоумевал, зачем бы ей понадобилось столько свистков и какое они имеют отношение к безопасности женского населения Геттиса, но спросить мне было не у кого. Я расплатился за нитки и уехал из города.

Унылые дни тянулись один за другим, точно холодная патока. Огромная поленница, заготовленная мной на зиму, постепенно таяла. Одним ясным морозным утром я взял топор и веревку, сел на Утеса и поехал в лес за кладбищем. Я рассчитывал найти сухие деревья, стоящие или поваленные, и разрубить их на не слишком длинные бревна, чтобы Утес смог приволочь их домой.