Мессианское наследие - Майкл Бейджент

Более того, крайне маловероятно, чтобы у членов Приората могло возникнуть желание устраивать бунты и волнения. Если трезво оценивать их деятельность, то речь идет ни много ни мало о создании монархических или имперских Соединенных Штатов Европы, а отнюдь не обстановки хаоса, в которой существующие структуры подвергаются компрометации, низлагаются или уничтожаются. Между тем Приорат, насколько мы можем судить, ничего не выиграл бы от революции ни в политическом, ни в каком-либо ином плане. Он куда больше заинтересован в «наследовании» или присвоении сложившейся системы государственного управления и постепенной трансформации ордена во власть изнутри, с минимально возможными волнениями и мятежами. Это делает неизбежной практику незаметного внедрения, а не политику прямого вызова — политику, характерную для деятельности организаций типа П2 и Opus Dei.

По всем этим причинам генеалогия, пусть даже и подлинная, не может являться решающим мотивом прихода к власти. Нет, это не более чем козырная карта, которая может быть разыграна только для консолидации власти, когда сама власть уже находится в ваших руках. Человек не может просто заявить «Вот кто я такой» и ожидать, что на основании этого его немедленно изберут папой римским, президентом, королем или императором. Но если он уже является папой, президентом, королем или императором и более или менее упрочил свое положение, вот тогда он может с полным правом произнести «Вот кто я такой» и тем самым не только консолидировать свое положение, но и окружить себя новой аурой, повысить собственный престиж и значение в глазах народа.

Следовательно, весьма маловероятно, что Приорат Сиона по крайней мере в ближайшем будущем предпримет какие-либо решительные и неожиданные акции. Куда более вероятно, что они будут по-прежнему использовать методы, которые в прошлом хорошо служили и им, и знатным родам, связанным с ними, в частности — Лотарингскому дому. Эти методы включают в себя последовательную программу постепенного, методичного внедрения в существующие институты и органы. В числе таких методов — широкая сеть перекрестных династических браков на самом высоком уровне, цель которых — «охватить» как можно большее число влиятельных семейств: не только монархических и аристократических домов, но и семейств, играющих видную роль в политике, финансовой сфере и средствах массовой информации. К этим же методам относятся и манипуляции с архетипами, осуществляемые для создания климата, способствующего реализации их целей в отдаленной перспективе. Так, если взять крайний пример, внезапный coup d’etat (государственный переворот. — Пер.) с целью восстановления монархического строя, скажем, в Греции или Португалии, может оказаться контрпродуктивным. Даже если такой переворот и удастся осуществить, множество людей в этих странах отнесутся к нему с неприязнью, а еще больше проявят полное безразличие, рассматривая это событие как очередную смену режима, которую можно воспринимать и с симпатией, и с цинизмом. Если, с другой стороны, на волне народного восстания к власти придет некий монарх-харизматик, его небесный «мандат»[186]будет иметь совершенно другой статус.

Со времен Первой мировой войны и падения большинства правящих династий Европы установившейся нормой в западном обществе стала так называемая республиканская демократия. Однако, как мы уже видели, монархия отнюдь не утратила своей архетипической привлекательности и чисто функциональной утилитарности. В годы Второй мировой войны Черчилль, вместе с рядом других мыслителей, воспринимал коллапс монархической системы как один из основных факторов, способствовавших активизации тоталитаризма и особенно возникновению феномена нацизма. В приватных беседах с президентом Рузвельтом он, согласно некоторым источникам, утверждал, что реставрация монархий была бы лучшим средством не только восстановления и сплочения послевоенной Европы, но и гарантией того, что более не возникнет тенденций, кульминацией которых явился Третий рейх. Черчилль с Рузвельтом рассуждали о возможности реставрации Габсбургов на троне Австрии и, возможно, Венгрии, причем на роль председателя этой своеобразной формы имперской конфедерации на Дунае предлагалась фигура Отто фон Габсбурга. По словам самого Отто фон Габсбурга, они обсуждали возможность избрания лорд Луиса Маунтбаттена императором новой конфедерации германских земель.

Грезы о реставрации монархии не исчезают даже сегодня. Так, в Испании король Хуан Карлос занимает престол вот уже около трех десятилетий, возглавляя первый по-настоящему демократический режим, который только знала его страна за последние сорок лет, и его правление единодушно воспринимается как исключительно успешное. Во Франции преуспевают различные роялистские движения, и даже сам президент не чужд подобных настроений. Во время ее визита в Вену мать Отто фон Габсбурга, бывшую императрицу Зиту, женщину, которой перевалило за девяносто, встречали громадные толпы людей, сравнимые разве что с визитом папы римского. В 1984–1985 гг. в ряде газет опять начали муссироваться слухи о возможной реставрации Габсбургов в Австрии.

Если монархия сама по себе выглядит столь привлекательной, какой же подъем может вызвать ситуация, когда некий монарх или претендент на монарший трон провозгласит себя — в полном соответствии с истинным смыслом этого слова — Мессией?

Мы, как авторы, вовсе не хотим, чтобы нас воспринимали в качестве этаких прозелитов или лоббистов Приората Сиона. На самом деле мы относимся к Приорату весьма настороженно. Если мы и симпатизируем некоторым из их теоретических установок, к другим мы относимся скептически и считаем их весьма сомнительными. И если отбросить все теоретические соображения, факт остается фактом: концентрация власти в руках небольшой кучки лиц, особенно тех, которые тщательно скрывают свои истинные намерения, является потенциально опасной. Давно стало банальностью говорить о том, что большинство величайших трагедий и преступлений в истории совершено людьми, уверявшими, что они руководствуются самыми благими побуждениями. Мы предпочли бы, чтобы люди сами приходили к осознанию смысла бытия, а не принимали навязываемые им извне догмы, какими бы возвышенными и достойными они ни казались.

И все же наш век полон решимости принять за истину ту или иную форму мессианского мифа, чтобы обрести готовый смысл бытия. И если уж на то пошло, мы предпочли бы видеть смертного мессию, председательствующего во главе администрации объединенной Европы, нежели сверхъестественного Мессию, стоящего во главе Армагеддона. Приорат Сиона не может предложить общественности такого мессию, которого, вкладывая в это слово совсем иной смысл, ожидают американские фундаменталисты. Позволим себе заметить, что они вряд ли дождутся чего-либо иного, кроме продукции отдела спецэффектов какой-нибудь из студий Голливуда. Но если наши выводы справедливы, надо признать, что Приорат Сиона действительно может найти и выдвинуть мессию такого же уровня, каким был Сам Иисус как реальный исторический персонаж.