Город - Стелла Геммел

Керчеваль, вспухшую от зимнего паводка, следовало пересекать осторожно, уж всяко не на полном скаку. Вот государыня блюстительница дала команду, телохранители стали придерживать коней и разворачиваться, готовясь дать бой. Сароан одна погнала коня в воду.

Разлучник во весь опор несся вперед. Ему наперерез устремились сразу двое, силясь оттереть его от реки. Жеребец подобрался, готовясь налететь на того, что был справа. Рийс, наоборот, наклонился влево и взмахом меча перерезал повод одному из противников, после чего возвратным движением рассек челюсть второму. Еще мгновение – и подоспели остальные Ночные Ястребы. Охранники Сароан бросились в безнадежный бой за свою госпожу и за себя.

Рийс заставил Разлучника обогнуть толчею и тоже погнал его в реку. Женщина на той стороне уже выбралась на мелководье. У Рийса по-прежнему не было никакого плана, он только знал, что должен настичь Сароан и каким-то образом ее защитить. В это время что-то просвистело мимо него. Брошенное копье ударило беглянку в спину и сшибло в снег. Рийс осадил Разлучника и свирепо оглянулся на солдата. Тот сиял от гордости, довольный собственной меткостью.

– Стой здесь! – приказал Рийс.

Разлучник добрался до глубины и поплыл. Рийс чувствовал, как ледяная вода поднималась все выше по его ногам до самого пояса. К тому времени, когда они выбрались на противоположный берег, зубы у него стучали от холода. Быстро спрыгнув наземь, он побежал к женщине. Сароан пыталась отползти прочь. На снегу за ней оставался кровавый след.

– Сароан, это я, Рийс… – начал он, но она не услышала. Он взял ее за плечо, пытаясь успокоить и остановить. – Это я, Рийс…

Глубокая рана выглядела смертельной, но женщина вывернулась из-под его ладони.

– Руки прочь! – с гримасой отвращения прохрипела она.

Рийс только вздохнул.

«Ну и баба! – подумал он. – Умирает, а все такая же вредная».

Он отошел на несколько шагов, сел в снег и сказал:

– Мне приказали тебя убить.

– Кто? – спросила она, с трудом поворачиваясь на бок. Изо рта у нее текла кровь. – Кто захотел моей смерти?

– Винцеры.

– Не верю! – выплюнула она.

– Можешь не верить, но это правда, – устало проговорил Рийс.

– Винцеры! – передразнила она, и он поразился глубине ее ненависти. – Ты, болван, не знаешь, о чем говоришь! Я сама – Винцер. В нашем семействе друг друга убивать не принято.

Он смотрел на нее и молчал, не зная, что и сказать.

– Ты дурак, Рийс. Я с самого начала это знала. Ты же мог предупредить меня и дать мне уйти…

– Если бы я позволил тебе бежать, они захотели бы выяснить почему, – ответил Рийс, давным-давно обдумавший среди прочего и эту возможность. – Рано или поздно я на допросе выложил бы все начистоту, после чего нашим замыслам пришел бы конец. А так хотя бы я выживу и со мной весь заговор.

– Ты мог бежать, спасая себя, меня и наш план…

Рийс промолчал.

– Ты и мою охрану поубивал? – спросила она.

– Это были храбрые ребята. Я сожалею об их гибели…

Рийс посмотрел на лошадей. Они вполне дружелюбно обнюхивались, прикрывая собой Рийса и Сароан от взглядов с другого берега. Он глянул между переступающими ногами: сражение, похоже, было завершено.

– У меня мало времени, – сказал он.

Она смотрела на него так же зло, но теперь он различал в ее глазах усталость, боль и осознание неудачи. Сколько раз он видел все это во взглядах умирающих врагов!

– Так кто тебе приказал? – спросила она, предвидя ответ и не желая верить ему.

– Марцелл.

– Значит, нас всех предали, – прошептала она.

Рийс не знал, что еще сказать, и просто сидел, время от времени поглядывая за реку. Двое конников въехали в воду, намереваясь переправиться к своему предводителю.

– Лежи смирно, – сказал он женщине. – Отдыхай, а я им скажу, что ты умерла.

Он знал, что с подобной раной, да в промокшей одежде, шансов выжить на холоде у нее никаких.

Тем не менее Сароан послушно закрыла глаза и опустила голову в снег.

– Мне жаль, – повторил Рийс.

Вернувшись в седло, он взял повод ее лошади и поднял Разлучника в рысь. Потом оглянулся. Пятнышко смятого тряпья в сплошной белизне… Снова пошел снег.

По пути назад в Город Рийс чувствовал, как внутри закипала черная злоба. Амита погибла ни за что ни про что, а теперь еще Сароан. Заговор внушал ему все меньше доверия. Он знал всего нескольких его участников, и вот уже двое из них были мертвы. А через пять дней во дворец вторгнется ударный отряд – и его собственные ребята будут стоять насмерть, чтобы не допустить их к императору. Он был согласен с Сароан только в одном: если кто и мог убить императора, так это Эриш. Но Эриш совершенно не ориентировался в дворцовых покоях. И, что гораздо важнее, понятия не имел о могуществе Винцеров. Рийсу до сих пор снились кошмары об увиденном в Малом оперном театре. Неужели Винцеры вправду сумели… как-то распылить, что ли, всех этих людей? В том числе возлюбленную Марцелла? На первый взгляд – сущая чепуха. Но та кровавая картина вновь повисала в хрустальном воздухе перед его мысленным взором, и другого объяснения не было. Каша из перемолотых человеческих тел, залепившая стены и потолок здания, ему вовсе не примерещилась. Значит…

«Боги! – думалось ему. – Во что ты скоро вляпаешься, Эриш?»

Когда они вновь подъехали к Лепным воротам, Рийс принял решение. Он не сумел спасти ни Амиту, ни Сароан. Но он сумеет сохранить жизнь Эришу, и Эвану Броглану, и своим людям… и, возможно, сотням солдат, хранящим верность Городу.

Не будет никакой попытки цареубийства, если к тому времени император будет уже мертв.

Значит, у Рийса было на это время до Пира призывания…

Боги вод и ветров были многочисленны и разнообразны. Общей у них была только одна черта – капризная переменчивость настроения. Древние предки горожан поклонялись четырем ветрам; нынешнее, менее набожное поколение молилось лишь богу северных ветров, чье постоянное присутствие не оставляло сомнений. Простонародье славило богов морей, рек и дождя, снега, молний и грома. Селяне, чья каждодневная деятельность полностью зависела от прихотей погоды, молились всем этим богам, равно как и низшим божествам тумана, мороза и благодатной утренней росы.

Элайджа лежал на дне лодки, беспомощный в схватке с морской болезнью, и взывал сразу ко всем. Временами ему казалось, будто он улавливал перемену в движении суденышка, некое ослабление качки, и его молитвы сразу делались горячее: он воображал, будто страдания подходят к концу. Но потом волны снова вздымались, и вместе с ними – его несчастный желудок, к настоящему времени уже совершенно пустой, если не считать нескольких с трудом сделанных глоточков воды.