Трехручный меч - Юрий Никитин

Он повернулся к двери, бросил стражникам повелительно:

— Взять его покрепче! Ведите за мной. Если не сможетидти — убейте.

Я вздрогнул, сделал торопливый шаг, цепи жутко загремели накаменном полу. Тяжелая толстая доска пригибает к земле, я страшился упасть,тогда уж точно не сумею подняться, а это сочтут за попытку к бегству, здесьтакие, им только дай повод, я собрался с силами и потащился за сверкающимрыцарем, кто бы мог подумать, что под такой блестящей личиной такой темный гад,еще он наверняка Вагнера слушает, балет смотрит, французские коньяки пьет,Набокова полистывает, сволочь извращенная, мне бы только выбраться отсюда, я бынаучил тебя свободу любить и Головачева читать, гад…

Мы долго двигались бесконечным коридором, из комнат и кухоньвыглядывали любопытные морды, но, наткнувшись на мой горящий взор героя,испуганно вспикивали и пропадали. Цепи громыхают при каждом шаге, а те, что наногах, еще и грохочут по плитам, звякают, стражники придерживают меня за локти,но вовсе не затем, чтобы не дать упасть, они и сейчас меня страшатся, уроды,как будто я что-то могу, измученный, избитый, жадно хватающий ртом воздух.

Впереди на порог лег яркий солнечный свет. Я преисполнилсянадеждой, но, когда меня вывели из здания, сердце упало: солнце давно миновалозенит и двигается к закату. Де Жюрминель сделал несколько шагов, картинно развернулся.За мной вышел Осман, гильотинный тесак в кингконговой лапе колышется при каждомшаге, солнце зловеще скачет с широкого лезвия на стены, словно отражается отряби на воде.

Двор просторен, но напоминает внутренний двор тюрьмы: такиеже высокие каменные стены, даже выше, намного выше, под ногами плиты из гранитаподогнаны так плотно, что травка не пробьется. В дальнем углу несколько человекупорно рубится на тупых мечах, бьют по чучелу копьями.

Де Жюрминель посмотрел на меня с наслаждением, упиваясь моимвидом:

— Ну как тебе мои владения?

— Владения Зла, — ответил я. — Крепко врослов землю, но… все на свете может быть разрушено.

Он коротко хохотнул:

— Ты прав, я — самое великое Зло на свете… возможно,самое великое.

Я уловил заминку в голосе, спросил быстро:

— А что, был конкурент?

— Нет, не конкурент, — ответил он судовольствием, — учитель! Вот он был настоящим воплощением Зла, ипостасьюХаоса, аватарой насилия, бесчинств и разбоя, а звали его по праву ТемнымВластелином, Черным Мастером, Хозяином Смерти… Я им сперва только восхищался,потом долго и неуклюже подражал. Где я просто рубил голову, там он распарывалживот и набивал камнями, где я мог велеть просто повесить, он приказывал вешатьтак, чтобы жертва чуть-чуть доставала до земли… несчастный старался как можнодольше выстоять на цыпочках, а мы хохотали… Честно говоря, скучаю по своемунаставнику. Расстались давно, где он сложил свою буйную голову? Больно свирепбыл, нещаден, лют, а пытки такие придумывал, что иной раз волосы даже у меня вставалидыбом.

Я содрогнулся, представив себе то чудовище.

— Встретил бы, ему не поздоровилось бы.

Он оживился:

— Его? Если бы встретил, тебя больше не увидели бы.Живым… Хотя он мог отпустить и живым, выколов глаза, обрезав уши, вырвав язык ипереломав руки. Это был такой шутник!.. Эх, были времена… А как мы травиликрестьян собаками…

— За недоимки?

— Когда за недоимки, а когда… просто так. Едем, бывало,с охоты, видим в сторонке какого-нибудь простолюдина, он и говорит: спорим, чтоне добежит вон до того дуба? Выпускали борзых, смотрели.

— И что, собаки рвали насмерть?

— Если успевал добежать, собак отзывали. Если успевал,конечно. Это он называл улучшением людской породы. Чтоб выживали толькобыстрые, ловкие, сильные. Шутник был!

— Шутник, — пробормотал я. — Надеюсь,где-нибудь мне в моих прошлых скитаниях повстречался. Я многих таких зарыл… Апотом уже и зарывать перестал.

Он взглянул на меня внимательно, мечтательная улыбка сошла схари:

— Да, ты таков… И он таков, что обязательно должен былнарваться. Не на тебя, так на другого дурня с мускулами и помешанного надурацкой идее справедливости для всех. А я вот, более умеренный, выжил,обзавелся замком, охраной. Ко мне не подойти, не подступиться. Теперь я жизньсвою ценю, ценю!

Я вперил взор в дальний угол, где воины, уже наупражнявшисьс мечами, бегали, изнемогая от усталости, с мешками камней на плечах, в товремя как другие швыряли дротики в цель, дрались на дубинах. Я насмешливоскривился:

— Не понимаю.

— Чего?

— Имея в руках камень Силы, вызвавший такойпространственный смерч среди звезд, стоит ли тратить время на эту ерунду смечами и топорами? Камень Силы, как я понял, способен насылать бури, чтопогубят целые континенты?

— И многое другое, — ответил он судовольствием. — Но я человек предусмотрительный…

— Уже слышал, — напомнил я.

— А я хочу, чтобы ты это усвоил. Я предусмотрительный,потому предусматриваю всякое разное. Вдруг по какой-то невероятной случайностимощь камня Силы истощится? Или чужой колдун сумеет ее заблокировать? А старыедобрые мечи да топоры никогда не подведут!

Я с тоской вспомнил про свой верный меч, проговорилтоскливо:

— Это верно, но пока они в руках…

Он самодовольно усмехнулся:

— А мой в моих руках.

Я оглядел его с головы до ног:

— Что-то не вижу на тебе камня. Или он настолько мал,что помещается в перстне?

— Увы, — ответил он с усмешкой, — каменьвеликоват. Размером почти с барана, потому я держу его в своей личной спальне,куда нет входа никому.

— Даже женщинам?

— Никому — это значит, что никому. Женщин можнопользовать и на кухне, на конюшне, в прачечной или в поле на сене. В крайнемслучае в чулане. Я не настолько глуп, чтобы допустить женщину даже к краешкутайны.

Он раздувался от бахвальства, хохотнул, посмотрел на меня свидом собственника, которому привели в жертву барана, что, если признаться, таки есть, попал я сюда, как последний баран, а Осман дышит в затылок и время отвремени поднимает свой жуткий палаш. Де Жюрминель взглянул на мое помрачневшеелицо, с удовлетворением потер ладони:

— Если бы не ложка дегтя, то в бочке меда чего-то бы нехватало, верно?

— Это у тебя мед? — изумился я.

Он ухмыльнулся:

— А разве нет?.. Мое королевство процветает.

— Ты называешь это процветанием? Царство Зла?

Его глаза изучали меня с нескрываемым интересом.