Тьма всех ночей - Глен Кук

Горько плачет он ночью, и слезы на ланитах его.

Нет у него утешителя

Из всех, любивших его; все друзья его изменили ему,

Сделались врагами ему.

Подчиненные государства восстали. Размещенные в них войска были потрясены и ошеломлены. Ильказарские сборщики налогов роптали, потому что деньги в империю не поступали. Те, кто занимался трофеями и контрибуцией, роптали, потому что не было новых завоеваний. Народ взроптал, когда уменьшились и стали задерживаться выплаты.

Король попытался остановить наступающий мрак выступлениями и речами. Он обещал невозможные вещи, в которые верил сам…

Но не мог разбить восставших. Они были слишком многочисленны, и их ряды пополнялись день ото дня. Безусловно, злосчастье преследовало войска, посланные против восставших: наводнения, сгнившая еда, болезни. И с каждой победой мятежников число их сторонников росло.

Темный шепоток распространялся по Ильказару: с приходом варваров город погибнет. Люди уезжали – пока король не объявил эмиграцию государственным преступлением. Дурак. Ему следовало бежать самому.

В этот год не было урожая. Ржа, черви, жуки и саранча пожрали все. Единственной доступной пищей было то, что осталось в запасах, и немногочисленные поступления дани и налогов.

Несмотря на страх перед чародеями Ильказара, восставшие короли и варвары объединились против империи.

Говорит поэт:

Умерщвляемые мечом счастливее умерщвляемых голодом,

Потому что сии истаивают, поражаемые недостатком плодов полевых.

Руки мягкосердных женщин варили детей своих, чтобы они были для них пищею…

Перед Ильказаром стояли армии, хорошо снабженные всем необходимым после уничтожения имперских легионов. Они выставляли напоказ жирные отары. Внутри городских стен в это время подобранных дохлых крыс продавали по серебряному шекелю за штуку. Живая крыса стоила вдвое дороже. Люди боялись дохлых крыс, они несли чуму. Собаки и кошки исчезли вслед за лошадьми королевской кавалерии и животными из королевского зоопарка. В воздухе сгущались слухи. Исчезали дети. Мужчины в хорошей физической форме боялись, что их обвинят в людоедстве. Иногда свалившихся от болезней людей находили растерзанными. Может, крысы. Может, и не крысы.

Осада продолжалась. Однажды из лагеря осаждающих прибыл всадник, мрачный юноша, испуганный городом и чародеями внутри него – чародеев держало в страхе искусство одного-единственного человека, обученного таинственными тервола и принцем-тауматургом Шинсана. Он доставил свиток. Кое-кто заметил, что послание прибыло в тот же день, что и предыдущие. Оно содержало все приказы Вартлоккура с одним существенным добавлением: списком людей, которые должны быть выпущены из города и перед кем должен преклониться сам король.

Вилис уже был более сговорчив. Через пять дней на городских стенах стало заметно оживление. Короли и генералы восставших – одетые в черное, на черных конях, с развевающимися черными знаменами – приблизились к городу и остановились на расстоянии полета стрелы.

Когда солнце достигло зенита, семь групп из семи высоких шестов каждая поднялись над городской стеной. К каждому был привязан политый горючей смесью один из главных чародеев. Сам король нес факелы, чтобы разжечь пламя. Наступила полная тишина. Ни тучки не было на небе. Казалось, все на земле застыло в напряженном ожидании. Затем в сторону наблюдавших потянулся дымок. Вонь горящей плоти заставила лошадей отпрянуть.

Молчащий не выказал никаких чувств. Его победа еще не была полной.

После того как огни погасли, ворота распахнулись, и истощенные жалкие люди вышли наружу. На виду у всех король пал на колени и целовал им пыльные ноги, когда они проходили мимо. Их выжило мало, тех, кто однажды помог или проявил доброту к несчастному сироте. Одним из них был человек в оборванной черной одежде палача, другим – пожилой сержант. Там были священники, горсточка мелких чародеев, несколько поблекших и иссохших проституток, которые когда-то уделили мальчику хоть немного внимания.

Ворота закрылись. Вартлоккур ждал. Солнце сдвинулось на запад. Он послал всадника.

– Третий приказ! – потребовал всадник.

– Я отдал все, что мог, – ответил король Вилис. – Мое могущество и сама империя обратились в прах. Это чересчур жестоко! – Он схватил лук, выстрелил в посланца, но промахнулся.

– Тогда погибнет весь Ильказар! – Всадник умчался.

Вартлоккур долго размышлял. Он успел надавать обещаний, до исполнения которых, он надеялся, дело не дойдет. Ему нужен был один Вилис. Но с ним были еще и короли, поверившие его слову.

Эти короли ждали. Ждал и город. Вартлоккур принял решение. Он воздел руки и призвал духов, которых до времени не тревожил – силу, доселе неподвластную никакому второстепенному чародею. Земля задрожала – так исподволь, что сначала это заметили только лошади. Короли ужаснулись власти Вартлоккура. Стихийный дух Земли, известный тем, что он не подчиняется никому, кроме самых высочайших мастеров восточной магии, внял его призыву.

Дрожь переросла в землетрясение. Городские ворота распались. Шесты с чародеями полетели со стен. Шпили и башни содрогнулись. А тряска усиливалась. Рухнули высокие здания. Начала трескаться толстая стена – самое мощное сооружение Ильказара. Руки Вартлоккура болели от напряжения и от истекающей Силы. Он держал их еще высоко. Если руки опустятся раньше времени, Властелин Земли прекратит еще не завершенную работу и Ильказар восстановит достаточно силы, чтобы сделать штурм ужасающе дорогим. Полыхали пожары. Пыль от рухнувших зданий смешивалась с дымом, заволакивая небо. Величественная Ратуша соскользнула в Эос (который вторгся в Ильказар через уцелевшую решетку), запрудила его, и часть города затопило.

В конце концов Вартлоккур был удовлетворен и позволил землетрясению прекратиться. Он спустил свою свору. Завоеватели почти не встретили сопротивления. Он сам подвел королей к дворцу.

Вилиса они обнаружили на развалинах крепости – он мерно раскачивался, прижимая корону груди, и пел детскую песенку. Солдаты торопливо расчистили угол Площади Казней от мусора. установили там столб и привязали к нему короля. Принесли огонь. Вартлоккур стоял перед Вилисом с факелом в руке.

Сторонники Вартлоккура ожидали, что он будет: смеяться или хвастать исполнением мести, – но этого не произошло. Они ожидали, что вот теперь-то он заговорит, впервые за десятилетия, и скажет что-нибудь вроде: «Вспоминай в аду мою мать», но он этого не сделал. Он сказал только:

– Ты обрек меня на одиночество, Ильказар, – и отшвырнул факел в сторону. Склонив голову, он повернулся и медленно пошел прочь из города, оставив милосердие или его отсутствие на своих приверженцев.

Относительно беспристрастный поэт заканчивает эпос горькой руганью Ильказара, проклиная его на все времена. Но прежде чем закончить песнь, он кратко отмечает, что ему понятно, почему Вартлоккур отбросил факел. Больше никто не понял тогда, и мало школяров догадались с тех пор. Гибель Ильказара и его короля означала, что Вартлоккур потерял то единственное, что неизменно сопровождало его и чему он посвятил четырнадцать лет жизни. Под маской победы таилось поражение.