Смятение - Даниэла Стил

— А я почем знаю? — без тени сочувствия отозвалсяон.

— Тебе не кажется, что ты поступил непорядочно поотношению к детям? Непорядочно и жестоко. Они так ждали этого Рождества… Может,мы все-таки могли бы на время забыть о нашем… о наших разногласиях и встретитьпраздники вместе? Наши дела — это наши дела, но дети не должны страдать.

— Хорошо, я подумаю, — проворчал Дуг. — Атеперь извини — у меня дела.

Впрочем, перед тем как повесить трубку, Дуг сообщил Глэдисназвание гостиницы, в которой остановился. Гостиница была не из лучших — Дугвполне мог позволить себе что-нибудь посолиднее, и Глэдис стало ясно, что онпытается заставить ее почувствовать себя виноватой. Это еще больше разозлилоее, и она не вспоминала о Дуге до среды, когда он позвонил и сказал, что напраздники вернется домой.

«Только на Рождество и только ради детей», — заявилДуг, и Глэдис поняла, что возвращение блудного отца вряд ли будет мирным.

В последние оставшиеся до Рождества дни она разговаривала сПолом каждый день.

Чаще он звонил ей, но несколько раз, когда ей особенно нужнабыла моральная поддержка, Глэдис звонила ему сама. Но в пятницу вечером, ровночерез неделю после своего ухода, вернулся «из командировки» Дуг, и это всеусложнило. Пол больше не мог звонить Глэдис, и ей приходилось под разнымипредлогами выходить из дома и разыскивать платный таксофон, чтобы поговорить сним хотя бы несколько минут.

В понедельник был канун Рождества, и Глэдис позвонила Полуиз будки возле бакалейной лавки, куда она в срочном порядке отправилась заизюмом и кардамоном.

— Нам обоим нелегко, не так ли? — грустно сказалПол, услышав в трубке ее голос. В последние дни на душе у него было невыносимотяжело. Даже Венеция с ее каналами перестала его радовать. Целыми днями Полсидел на палубе и перебирал в памяти дорогие его сердцу дни и часы, которые онпровел с Сединой. — Я все никак не могу поверить, что ее нет, —добавил Пол. — Странно, правда?

— Странно, — эхом отозвалась Глэдис. Она никак немогла взять в толк, почему люди так часто поступают наперекор здравому смыслу,своими руками превращая собственную жизнь в кошмар. К Полу это не относилось —он был нисколько не виноват в том, что Седина погибла, но вот все ли она самасделала, чтобы спасти семью?

— Какие у тебя планы на… выходные? — спросила она.Назвать предстоящую рождественскую неделю праздниками у нее просто неповернулся язык. Ей ужасно хотелось сделать что-нибудь для Пола. Накануневечером Глэдис написала Полу небольшое веселое стихотворение. Утром онаотправила его по факсу, и Пол сказал, что оно ему очень понравилось, но Глэдиспонимала, что никакие стихи здесь не помогут.

— Ты не хочешь сходить в церковь? Венеция была дляэтого самым подходящим местом. Величавое убранство и тишина итальянских соборовдолжны были хоть немного успокоить его взвинченные нервы. Впрочем, Глэдисприходилось слышать и такое мнение, будто католические соборы подавляютчеловека, заставляя его чувствовать себя ничтожнейшей из земных тварей.

— Я бы сходил, но есть одна проблема… — невеселоответил Пол. — Я не верю в бога, а бог не верит в меня, так что обращатьсяк нему, наверное, нет никакого смысла.

— Я же не предлагаю тебе молиться, — возразилаГлэдис. — Считай это… экскурсией, которая тебя развлечет.

— Скорее разозлит, — упорствовал Пол. Он явносчитал, что, если бы бог существовал, он бы ни за что не допустил гибелиСелины. Поняв это, Глэдис надолго замолчала. Она не знала, что еще сказать, аспорить с ним о религии ей не хотелось. К счастью, Пол первым нарушил молчание:

— А ты сама собираешься в церковь?

— Вообще-то да, — призналась Глэдис. — Мыдавно обещали детям сводить их на вечернее богослужение, но Сэм был слишкоммал.

Она надеялась, что упоминание о Сэме заставит Пола подуматьо другом, но он, похоже, даже не услышал ее.

— Знаешь, — сказал Пол неожиданно, — мне ееочень не хватает. И я просто не в силах это выносить. Иногда мне хочетсязакричать. Или вырвать себе сердце, чтобы оно не болело так сильно.

— Если ты не можешь не вспоминать Селину, —сказала Глэдис, пуская в ход самое действенное свое оружие, — то подумай отом, что бы она сказала, если бы видела тебя сейчас! «Возьми себя в руки, Пол!Нельзя горевать вечно!» — вот что она сказала бы.

Седина так любила жизнь! И ты должен жить, Пол, жить ради еепамяти!

Рано или поздно Пол придет в себя — все-таки он был сильнымчеловеком, — но сейчас ему было очень плохо, а она чувствовала себясовершенно беспомощной. Если бы он был рядом, она могла бы просто подойти кнему, положить руку на плечо или погладить по волосам, но Пол был в Венеции. Стем же успехом он мог находиться и на обратной стороне Луны.

— У Седины всегда было гораздо больше мужества, чем уменя, — сказал Пол.

— Ничего подобного, — с горячностью перебилаГлэдис. — У тебя тоже достаточно мужества и стойкости. И я не сомневаюсь,что ты сумеешь выдержать все это. Надо только почаще напоминать себе, что всекогда-нибудь кончается и в конце тоннеля непременно будет свет!

— А ты? Какой свет ждет тебя в конце твоеготоннеля? — глухо спросил Пол, и Глэдис почувствовала, как по телупробежала дрожь, хотя в бакалейном магазинчике, откуда она звонила, былодовольно тепло.

— Пока не знаю, — честно призналась Глэдис. —Ведь я еще только в самом начале пути. Но я верю, путь этот мой, иначе нестоило все это затевать.

— Да, — произнес Пол печально. — Ты началараньше и движешься быстрее, чем я. Впрочем, у нас с тобой несколько разныеситуации…

И снова он погрузился в мысли о Седине, не сказав тех слов,которых Глэдис от него ждала. Он не попросил ее быть с ним, не предложилприехать, чтобы поддержать ее… Пол не мог думать ни о ком другом, кроме своейпогибшей жены, но Глэдис от этого было не легче.

Пол словно подслушал ее мысли.

— Знаешь, Глэдис, — внезапно заявил он, — ямог бы сказать, что хочу быть с тобой. Но… мне это просто не по силам. Яникогда не стану светом в конце твоего тоннеля. Я не верю даже в самого себя,где уж мне быть опорой и защитой для кого-то!..

«В особенности для женщины, которая на четырнадцать летмоложе и у которой еще многое впереди», — хотелось добавить ему, но он промолчал.Как бы сильно его ни влекло к ней и как бы сильно они ни нуждались друг вдруге, Пол считал, что в итоге он ничего не сможет дать Глэдис. Он может толькобрать, а значит, их отношения, какую бы форму они ни приняли, изначальнообречены.

Это пришло ему в голову только сегодня утром, когда, стоя намостике «Морской звезды», он смотрел, как просыпается площадь перед соборомСвятого Марка.

— У меня ничего не осталось, Глэдис, — добавил Полнегромко. — Я все отдал Седине.