О том, что есть в Греции - Катя Федорова

– Я все про себя знаю, – продолжает гость, дождавшись, пока хозяин освободится. – Смотри. Я толстый. Одышлив, как мопс. Мал ростом, лопоух. Ну и что. Зато я странник. Тебе знаком кочевой дух? Вот я люблю, например, Францию.

– Бывал в Париже? – интересуется Михалис задумчиво.

– Не. Я как скиф. Странствую только в пределах своей страны. Но я знаю одно кафе-бистро в Новой Филадельфии, сходишь туда – и не чувствуешь себя обделенным. А! Главное забыл сказать – у меня три сердца! – Для наглядности Апостолис широко растопыривает три пальца на правой руке.

Михалис озадаченно молчит.

– Сейчас объясню. Женился я всего один раз. И еще у меня есть два друга, с которыми я вместе с пятилетнего возраста. Потом, – сделав глоток вина, продолжает Апостолис. – Вот я не очень умен. Это факт. Экзамены сдал плохо, в институт не поступил. Многое в этой жизни мне непонятно. Но! Я точно знаю, что хочет мой мозг. Однажды я был в командировке на Санторини. Зимой. Погода была так себе. Ветер сырой, холодный, шумный. Резал ухо, как фальшивая нота. Я пошел в кафе на набережной, там, конечно, никого. Я один. Официантка была почему-то чернокожая. Странно. Я заказал свой любимый коктейль. Завернулся в шерстяное пальто, смотрел на штормовое море и пил «Маргариту», ел оливки и сыр. И это было именно то, чего хотел мой мозг.

– Э, опять вы о еде? – смеется, заходя в таверну, помощник Михалиса. – О политике бы поговорили. Или вон о спорте. Сегодня наши баскетболисты выиграли.

– А это не о еде, – серьезно возражает гость. – Это вовсе не о еде. Это о том, как устроен наш мир.

Михалис снимает с шампура свинину, заворачивает в бумагу несколько больших кусков, осыпает их картошкой, прихватывает графин с вином, несет на стол Апостолису.

– От заведения! – говорит торжественно.

– Аве, кесарь! Идущий на смерть приветствует тебя, – в тон ему отвечает Апостолис. – Надо же. Ты тоже знаешь, чего хочет мой мозг.

Вкафенио деревни Лагана, что недалеко от Амальяды, мужчины убивают время. Делают это мирным образом: пьют кофе, вино, ципуро, играют в тавли, обсуждают политическую повестку, но главное – рассказывают друг другу истории: не новые, но захватывающие, как гомеровский эпос.

Однажды в Лагане случилось невероятное: туда заехали туристы.

Два иностранца на велосипедах. В сверкающих вытянутых шлемах и раскосых оранжевых очках. Вздутые мыщцами бедра обтянуты эластичной тканью с футуристическим рисунком, колени и голени обнажены. Деревенские старики замерли при виде шлемоблещущих инопланетян, словно индейцы, которым впервые показали лошадь. Старый Герасимос, хозяин кафенио, разжигавший огонь в жаровне, уронил себе на ногу полено. После короткого ругательства разлилась длинная тишина. Потом кое-как опомнились, попытались наладить с пришельцами контакт. Ничего не получилось: иностранцы не знали греческий, а греки не распознавали ни одного слова из шума, производимого речевыми органами велосипедистов. Впрочем, контекст был очевиден: гостям было что-то надо. Но вот как понять – что? Панайотис, тот самый, чья жена Ангелики родила тройню (все девочки), предположил: «Наверное, они ищут древности. Это же туристы! А туристы приезжают к нам, чтобы посмотреть на развалины».

– Точно, – поддержал его Василис – местный винодел и главный поставщик вина в кафенио. – Наверное, им нужна наша старая церковь Святого Афанасия, что упала пятьдесят лет назад от землетрясения!

Герасимос снял с огня жареную свинину, показал туристам на накрытый стол и призывно погладил себя по животу. Василис хотел угостить туристов вином, но Панайотис его отговорил:

– Люди они непривычные. Не видишь сам? Спортсмены! Тем более жара. Сомлеют.

И добавил от себя деревенский греческий салат, оливки, фету и кока-колу.

Поев, иностранцы потянулись за кошельками. Герасимос остановил их суровым «опа!», а остальные засмеялись: как взрослые люди могут быть так наивны! Неужели думают, что им позволят заплатить?

Велосипедисты перед отъездом многократно прикладывали руку к сердцу, кланялись и разворачивали большой палец вверх. Старики сидели счастливые: лаганский репертуар обогатился новой летописной вехой – «а помнишь тот день, когда к нам приехали туристы?».

– И все-таки я уверен, – до сих пор настаивает Василис, сидя в кафенио и попивая каберне из «лучшего винограда на Пелопоннесе», – и все-таки я точно знаю: они приезжали, чтобы посмотреть на руины Святого Афанасия!

Еще двадцать лет назад в Лагане стихийно практиковали меновые отношения. Вот, например, отец Илиас, местный поп, был недоволен своим ослом и пожелал от него избавиться. Поехал в соседнее селение Симопулос, где разбили табор цыгане, и предложил им своего флегматичного Дориса в обмен на нового с доплатой. Цыгане клялись зубами, что поп не пожалеет и что новый осел будет лучше Букефала.

Приняли Дориса, деньги и велели приходить на следующий день. Батюшка приехал, вывели ему ослика – аккуратного, чистенького, с постриженными гривкой и хвостом. Прелесть что такое! Не осел, а пупсик. Сел на него отец Илиас, и они рванули вперед. Не обманули ромалы. Не осел, а вихрь! Поп не успевал ему указывать: надо повернуть направо, а тот сам поворачивает направо, надо налево – галопирует ездой налево. Чудеса! Доставил за пятнадцать минут точно по адресу. Отец Илиас почесал бороду, позвал жену.

– Слушай, попадья, – говорит. – Этот осел, конечно, замечательный. Мощный, как мопед. Но скажи мне, откуда он знал дорогу домой?

Попадья подошла к ослу, посмотрела критически на челочку, потерла ему бок – на руке осталась краска.

– Так это же наш Дорис! – говорит. – А зачем ты его продавал?

– Я хотел осла быстрее…

Когда вколотые амфетамины испарились, Дорис вернулся в свой обычный, неторопливый философский ритм.

А у деревенских, особенно у Панайотиса, вошло в привычку поддевать патера вопросом:

– Отче, куда спешишь?

Панайотис в связи с выдающимся фактом одновременного появления на свет трех дочерей считался в деревне грешником, или, иными словами, местным либералом.

Панайотис, в дочках не чаявший души, тем не менее с большим удовольствием эксплуатировал свою порушенную репутацию. Имидж вольнодумца позволил ему стать в кафенио ведущим спикером по вопросам общества и церкви. Любимая притча его была такая:

– Решил чабан зайти в церковь, а посох держит на плечах. – Панайотис вставал и показывал публике пантомиму – как лежит на плечах здоровая ерлыга с деревянным крюком на конце, чтобы ловить овец за заднюю ногу. – Посох заходит за косяки стены и не дает ему пройти в храм. Пастух кричит, грозно, как на своих баранов, когда собирает их в кучу:

«Э!.. Э! Святой, а ну, пусти! Пусти меня внутрь!»

Эффекта, понятно, ноль.

Тогда пастух снимает с плеч ерлыгу и направляет ее крюком к иконам: «А ну пусти, не то…»