Вечный колокол - Ольга Денисова

- И здесь шаманить будешь?

- Да нет… Я как все… Числюсь волхвом-предсказателем… И потом, белые шаманы не гадают.

- Да ладно, числится он, - Перемысл хлопнул его по плечу и повернулся к доктору. - Млад Мстиславич - сильный предсказатель. Если бы не разводил вокруг гадания умствований, был бы сильней самого Белояра.

- Во-первых, я не развожу никаких умствований. Если будущего не знают даже боги, как я могу строить какие-то достоверные догадки на этот счет? А во-вторых - Белояр не гадатель, он кудесник, - возразил ему Млад.

- Ну, сегодня вы не о будущем, а о прошлом будете гадать. Надеюсь, узнавать прошлое волхвам разрешается? - улыбнулся Перемысл.

- Это сложный вопрос. Прошлое - слишком темная штука… Все зависит от угла, с которого смотришь. Иногда и настоящего понять невозможно…

Млад вдруг почувствовал беспокойство. Смутное, неопределенное. Как будто в воздухе появилась тончайшая паутина и запуталась в голове. Впрочем, вокруг собралось много волхвов - вполне возможно, их мысли начали переплетаться друг с другом до того, как началось само гадание.

- Что с тобой? - доктор Велезар взял его за руку. - Тебе нехорошо?

- Нет, так, наверное, и должно быть, - улыбнулся Млад. Прикосновение доктора вмиг рассеяло беспокойство, словно вернуло в явь. - Здесь… слишком много таких, как я.

- Тебя это тяготит? - удивился доктор.

- Нет, напротив, - ответил Млад и подумал, что на него накинули сетку. Всего миг он чувствовал ее прикосновение - и тут же привык, словно эта сетка стала его естеством. Наверное, это мнительность. Разговоры с Пифагорычем. Навести морок на сорок волхвов невозможно: если он заметил эту паутину, то Белояр точно не позволил бы сделать с собой такого. Впрочем, Белояр гадать не будет. А может, и не сетка это вовсе. Так, сложные эманации: любое объединение волхвов непредсказуемо - они могут погасить силу друг друга, а могут и умножить в десятки, в сотни раз.

На помосте появился юный князь Волот Борисович - совсем мальчик, моложе Миши, только много крепче, и выше, и… Млад, глядя на него, сразу подумал: этот пройдет пересотворение. Странное предположение - немыслимо думать, что княжеский сын мог бы стать шаманом. Но взгляд юноши словно резал площадь: на ярком солнце, сквозь прищур, пробивались синие лучи его глаз. Широкое скуластое лицо, казалось, ничего не выражало - и вместе с тем излучало уверенность и спокойствие, как у Белояра. А ведь ему еще не было пятнадцати! Княжеская кровь, кровь Бориса. Напрасно беспокоится Пифагорыч: года через два или три этот мальчик возьмет в руки всю власть, и тогда - берегись, вольный город Новгород! Один его взгляд стоит целого веча!

Юношу не смущали те, кто глазел на него снизу: он привык находиться на виду. Млад же чувствовал неловкость за свое любопытство - нехорошо разглядывать человека так откровенно, даже если это князь. Тот, между тем, скользил взглядом по собравшимся и чуть задержал его на докторе Велезаре - голова князя чуть пригнулась, кивая доктору. Млад думал, что ошибся, но доктор тоже ответил князю легким поклоном. А потом… а потом юноша поймал взгляд Млада: это было похоже на вспышку молнии. Миг - и синие глаза князя словно приоткрыли душу. Смятение и страх, неуверенность в своих силах, бесконечная борьба с собой, со своими сомнениями, недоверие, ожидание удара в спину, безнравственность и благородство, ум и наивность… Да он же дитя! Мальчик, придавленный непосильным бременем, желанием соответствовать и превзойти, и обязательствами перед теми, кто смотрит сейчас на него!

Лицо юного князя ничего не выражало.

Внутри круга волхвов Млад перестал ощущать себя собой - наверное, то же чувствует капля, попадая в ручей. Направляемая умом Белояра, сила сорока волхвов прорезала прошлое, как солнечный луч пронзает туман. Это было и приятно, и неприятно одновременно. Млад не слышал своих мыслей - они остались где-то внизу. Это напоминало подъем наверх: такой же прилив восторга, волна, от которой тело становится невесомым, перехватывает дыхание и слезы выступают на глазах. Только rhythmos задает не бубен: он идет с двух сторон, через еле заметное подрагивание рук соседей. Белояр - великий волхв. Поймать биение каждого, почувствовать rhythmos[8] и заставить откликнуться!

Но наверху Млад чувствовал себя самим собой, а тут растворился, потерял себя, перестал сомневаться. До того было легко, что ныло что-то в груди. Млад собирал «свое» в себе, пытался - непроизвольно - поднять хоть что-то собственное, личное… Наверное, не стоило этого делать: в этом смысл, в этом сила гадания волхвов - стать ручьем из множества капель. И он только напрасно тратит силы.

Видения не становились четче: они то проявлялись, как узор на булатной стали под действием кислоты, то разворачивались перед глазами чередой непоследовательных событий, то вспыхивали застывшими рисунками. Из этих осколков постепенно складывалось целое - сперва противоречивое, лишенное правдоподобия, и только в конце обретающее законченность и обоснованность.

Медленная, мучительная болезнь князя Бориса входила в противоречие с ярким, осязаемым желанием его убить. Убить одним ударом клинка, одной порцией яда, одним выстрелом… Желание витало в воздухе. Оно пришло с востока. Чуть к югу от востока. И видение летело на восток, проносясь над городами и весями быстрей птицы, и город поднялся на небосклоне: земляной вал над промерзшим рвом, дубовые стены над валом, белокаменный, присыпанный снегом кремль, и высокие белые минареты за его стенами, и ханский дворец, и его ворота, обитые сияющей бронзой, и гулкий наборный пол, и узкие сводчатые окна, роняющие свет под ноги, и хитрое лицо с вишневыми татарскими глазами. Торжество на этом лице. Свершившаяся месть, освобождение, гордость перед своим народом, сброшенное ярмо: мудрый, осторожный политик и расчетливый делец внутри хана проиграл потомку Великого Монгола, до поры таившемуся в нем. Казанский хан презрел власть, полученную из рук князя Бориса. Так звереныш, вскормленный человеком, убивает хозяина, чтобы обрести свободу.

Взглянув в вишневые глаза, Млад на мгновенье почувствовал себя собой. И тень разочарования мелькнула в этих глазах: хан опоздал.

Словно в мгновенном свете молнии, мелькнул и исчез татарский колдун, пригнувшийся над зельем, испускавшим пар. И зелье это убивало медленно и верно, день за днем, неделя за неделей.

- За здравие Бориса Всеволодовича! - карие раскосые глаза улыбались. Посол был честен, ведь обман гяура - это не обман.

Смертоносный кубок в руках князя дрогнул, словно тот чуял тлетворный дух, витавший над густым вином.

- Здоровье князя! - подхватила дружина.

И широкое ложе напомнило в полутьме дрова погребального костра, а непроницаемый полог - стоящую на них домовину.

- Здоровье князя уже не в моей власти, - горечь слов доктора Велезара осталась на языке долгим послевкусием.

Растворение во множестве стало невыносимым; наслаждение, от которого ныла грудь, перешло в пресыщение, тошноту; легкость обернулась головокружением: Млад тщетно собирал крупицы себя, словно рассыпанные по полу зерна пшена. А князь понемногу отхлебывал яд из смертоносного кубка, каждый день по маленькому глотку, и каждый день - за свое здоровье. И рука его уже не дрожала, словно он и в самом деле верил, что этот глоток возвратит ему силу. И всходил на погребальный костер с кубком в руках. Огонь поднимал его душу наверх, огонь ревел и жег, огонь заслонял небо и раскалял землю, огонь дышал в лицо, пока не ударил в грудь широким языком: Млад пошатнулся и едва не упал.