Стеклянная пыль - Олег Никитин

Несколько дней я изнурял себя жуткой, жалкой и мелочной тоской, наконец не выдержал и отправился в дорогу, выжимая последнюю энергию из своей призмы. Я гнал тарантас днем и ночью, и через четыре дня, вконец обессиленный, достиг ворот поместья Колябичей. Как сумасшедший я колотил в дверь ногой и едва не вынес ее вместе с петлями, когда заспанный дворецкий открыл мне с недовольным и одновременно почтительным выражением на гнусной физиономии.

— Проводи меня к госпоже, — нетерпеливо бросил я.

Он хмуро отступил и отвечал:

— Все в Розанне, уехали еще вчера. Где остановятся, не сообщили.

Начинало темнеть, но остаться здесь мне казалось немыслимым.

Держась за руки, с помощью Гешиной призмы мы преодолели пресловутый барьер. Свою серьгу я не смог использовать, иначе был бы вынужден отрезать себе ухо, чего мне делать решительно не хотелось. Проклятые острые камни лезли под ноги, ветер свистел и посыпал нас снежной пылью со склонов, но дул, к счастью, с запада, словно собрался смести нас с перевала в долину.

Через два дня, когда мы уже спустились со скал и двигались среди ярких осенних красок лесов моей родины, нам удалось наткнуться на то, что когда-то можно было назвать дорогой — неширокую и сравнительно гладкую полосу в зарослях, поросшую молодыми кустиками. Судя по гораздо более редким завываниям диких ночных хищников, здесь было куда более безопасно путешествовать, чем за хребтом, и я совсем расслабился и даже не был за это наказан.

Как мне смутно помнилось, где-то недалеко должен был находиться берег внутреннего моря, линия которого тянулась вдоль гор и сворачивала на северо-восток.

Геша часто извлекала из котомки бумагу, карандаш и рисовала что попало, и получалось очень неплохо. Иногда на рисунках встречались наши с Павой постные лица, переданные до обидного правдиво. Время от времени она также делала какие-то записи в толстом замусоленном блокноте, грызя карандаш и смешно закусывая губу.

— Скажи-ка мне, Агнесса, не твои ли заметки о светской и театральной жизни я читал в газете «Салонный обозреватель»? — спросил я полушутливо. — Помнится, автор подписывался как Несси.

Геша усмехнулась и отвечала:

— Девушка в моем положении, практически лишенная доступа к жалким крохам, выделяемым на развлечения скупым папашей, постаралась бы отыскать независимый источник дохода. И только самый закоренелый ортодокс посмел бы кинуть в нее камень осуждения.

— Значит, ты выполняешь задание редакции?

— Из-под моего пера выходит сама история. Кстати, завтра к полудню мы выйдем к берегу, прямо к жилищу местного божка, баронета Людвига Кашона.

— Хотя бы примем ванну…

На скалах возвышалось замысловато-нелепое строение простых, но монументальных форм, и между ним и нами лежали сотни шагов шершавых камней. Заросли подступали почти вплотную к кирпичным стенам, севернее начинались хилые пожелтевшие луга. Ветер доносил запах скошенных трав и чей-то заливистый смех, слабый шелест прибоя и писк чаек. Смех, несомненно, раздавался из кустов, произраставших на пути к замку, и единственным возможным способом подобраться к воротам было продраться сквозь заросли. Путь вплавь я отмел, и мы захрустели ветвями. Где-то в глубине обнаружилась пышнотелая дева крестьянского вида, розовощекая и ясноглазая, с растрепанными соломенными волосами и задранным до груди подолом. Стыдливо одернув одежду, она отползла за куст и недоуменно заморгала.

— Какого рожна! — сварливо взревел ее кавалер.

Без сомнения, перед нами предстал сам баронет, по случаю теплой погоды одетый довольно легкомысленно — в шорты из клетчатой ткани и кургузый пиджачок неопределенного цвета, скрашенный длинным шейным платком в горошек. Можно сказать, что узнал я его по зубам, а вскоре и моя личность перестала быть для него тайной, поскольку Людвиг пошевелился и криво осклабился.

— Марьяна, — бросил он девице, — иди домой. А вас прошу в замок, друзья. Если вы не призраки, — добавил он с забавной строгостью.

— Артефакт с тобою, приятель, — ответила Геша.

— Надеюсь, мы не помешали, — цинично высказался я.

Смущенная Пава промолчала. Кашон с особым вниманием оглядел ее и помотал головой, будто отделываясь от наваждения.

— Осень, — объяснил нам баронет по дороге. — Вот приехал лично проследить за уборкой урожая, поохотиться… И вообще, энергия кончилась.

Чувствовалось, что парень изрядно ошарашен появлением таких знатных странников, слухи об особом задании которых раструбил «Салонный обозреватель». Вероятно, он уже прикидывал, можно ли на этом что-нибудь заработать.

Набегающие на камни волны блестели отраженным светом. Запах тухлых водорослей ударил в нос, когда тропинка приблизилась к воде, огибая фундаментальный утес. Поразительно красивая местность окружала пристанище баронета, будто природа старалась хоть немного компенсировать впечатление от неказистости ее хозяина. Насколько хорошо и ясно было снаружи, настолько же сыро и сумрачно оказалось внутри постройки. В углу громоздились проржавелые доспехи с покосившимся забралом, по стенам висело несколько потемневших от времени портретов, остальным же украшением служили черноватые потеки под узкими бойницами окон.

На зов баронета явился какой-то растрепанный тип и хмуро принял заказ на скромную трапезу. Мы расположились в боковой комнатушке, относительно теплой и сухой, и закусили сыром с молоком и копченой рыбой, заедая все это свежим хлебом.

— Кстати, Людвиг, — сказал я, осушив бокальчик кислого вина, — тут должен был проходить один известный человек в медной каске по имени Тан. Возможно, жутко грязный.

Мне показалось, что Кашон ожидал этот вопрос, но на его подвижной физиономии все же промелькнул испуг, тут же сменившийся благодушным безразличием. Зубы выступили в понимающей ухмылке.

— Да, проходил тут такой пару дней назад. А в чем дело?

— Не прикидывайся, любезный, — вступила Геша. — И я не поверю, будто он угрожал тебе каким-то неведомым оружием, извергающим стрелы.

— Как ты догадалась? — Кашон едва не поперхнулся своей кислятиной.

— Ха-ха! — отвечала Агнесса.

— Не ссорьтесь, друзья, — призвал я собеседников. — Расскажи-ка мне, Людвиг, все по порядку.

— Он пришел под вечер третьего дня, первым делом отнял у меня Призму и выкачал из нее почти всю энергию. Потом залез в море и плескался там до посинения, сожрал и присвоил кучу моих припасов и разбил мою единственную ценную вазу, которую я как раз собирался свезти в ломбард. Переночевал и ушел.

— Разумеется, не сказав куда?

— Само собой. Еще он пытался утверждать, что теперь ему не страшны ни Вольдемар, ни его адепты. Это было возмутительно.

— Еще бы, — зловеще буркнула Геша.

Вероятно, следуя примеру всех путников, забредающих во владения Кашона, мы отправились к морю и плюхнулись в его прохладные глубины. Баронет скрепя сердце выдал на всех кусок вонючего мыла местного производства, сокрушаясь, что купальщики вечно портят ему рыбалку.