Обвиняются в шпионаже - Владимир Томаровский

Вскоре Таврин с двумя бойцами был послан в разведку. Дожидаясь подходящего момента, разведчики затаились в лощине вблизи от немецких позиций. И тут Таврину приспичило. Сказав бойцам, что отойдет ненадолго по нужде, он укрылся в чаще кустов. И надо же такому случиться там в траве на глаза ему попался лист бумаги. Оказалось, что это немецкая листовка с призывом к красноармейцам сдаваться в плен и припиской, что листовка является пропуском для тех, кто решит ею воспользоваться.

"Судьба!" — решил Таврин, и, крепко зажав листовку в кулаке, резво пополз к опушке леса, где находились немецкие блиндажи. Это произошло 30 мая 1942 года под Ржевом.

У немцев Таврин сразу же заручился справкой о том, что на сторону германской армии он перешел добровольно, и изъявил готовность отвечать на все вопросы.

Разумеется, он не собирался распространяться насчет своего уголовного прошлого.

Будучи сыном сапожника, немцам он говорит, что его отец — полковник царской армии, и поэтому, дескать, он, Петр Шило, постоянно преследовался органами советской власти. Чтобы набить себе цену, рассказывает небылицы о положении советских войск на том участке, где воевал. Врал самозабвенно, не задумываясь о последствиях. Чем выше уровень допросов, тем шире был размах вранья. Слушая его, немцы только покачивают головой. Наконец, офицер, осуществлявший опрос не выдерживает. Он расстилает перед Тавриным карту.

— Вот данные вчерашнего дня нашей авиаразведки. Они не подтверждают такого числа советских войск в местах, которые вы назвали. Разрешите вас спросить: чему же верить?

— После этого, — показывал позже уже советским следователям Таврин, — меня больше никуда не вызывали и ни о чем больше не спрашивали.

Это по военным вопросам. Но ведь Таврин выдавал себя еще и за инженера-геолога, который стоял у истоков строительства Магнитогорского мартеновского завода, разведывал запасы горы Магнитной.

— И вот однажды, — рассказывал Таврин, — майор, который меня допрашивал, велел мне подробно описать мартеновский завод, сделать на листе ватмана его эскиз, а также изобразить разрез горы Магнитной. Вот тут-то я и призадумался…

Художничал три дня, писал и рисовал, что в голову пришло. Майор посмотрел мою писанину и спрашивает: "А где же рудодробильная фабрика?" Я же и понятия не имел, что есть такая. Хотел возразить майору, что, мол, нет такой фабрики на Магнитогорском заводе, но майор только рукой махнул… Что касается горы Магнитной, то по моим расчетам общий баланс выражался в миллиардах тонн руды, в то время как у майора в его справочнике значилось всего в десятках миллионов…"

Может вызвать недоумение вся эта колготня вокруг перебежчика, интерес немцев к вопросам, казалось бы, далеким от фронтовых. Но не все так просто.

В первые месяцы войны Россия эвакуировала за Урал десятки стратегических предприятий. На востоке за Уралом вырос гигантский промышленный район. Его площадь была больше территории всей Германии. Это беспокоило немцев. Так, один из секретарей Альберта Шпеера, министра вооружения, отправил на имя Гиммлера секретный меморандум о стратегической важности многочисленных доменных печей Магнитогорска. В тот же день рейхсфюрер издал приказ:

В недрах спецслужб был разработан план под кодовым названием "Операция Ульм", предполагавший выведение из строя важных оборонных объектов на Урале силами диверсионно-десантных подразделений. Аналитики пришли к выводу: сколько-нибудь объективная информация о Магнитогорске и его промышленных предприятиях недоступна, потребуются месяцы напряженной работы, чтобы раздобыть ее.

Воздушная разведка и аэрофотосъемка географически удаленных от рейха объектов не могла проводиться достаточно часто, поэтому немцы использовали и другие источники информации, в частности опросы пленных и перебежчиков. Протоколы допросов военнопленных архивировались, а их показания систематически проверялись и перепроверялись.

Таким образом, немцы обработали и подвернувшегося им под руку Таврина. Другое дело, что его вранье вряд ли им пригодилось.

Вранье было второй натурой этого человека. Одна знакомая Таврина по Свердловску, рассказывала, что женщинам он представлялся сотрудником НКВД. "Меня, правда, удивляло, — вспоминала она, — что такой ответственный товарищ не упускал случая слямзить что-нибудь по мелочам. Пользуясь моим отсутствием, унес мою кожаную куртку, кое-что из белья. Хозяйка квартиры лично приготовила ему из моей муки на дорогу булочки…"

В общем, после того как немцы насытились враньем Таврина, они отконвоировали его в Сычевский пересыльный пункт для военнопленных. Там ему было предложено послужить в качестве начальника военизированной охраны железнодорожной станции Сычевка.

Снова становиться под ружье и рисковать жизнью?

Таврин настроился на иное.

— Я бы желал быть полезным на гражданской работе где-нибудь на Украине, — заявил он.

— Nein, — сказали немцы и отправили перебежчика в специальный лагерь для военнопленных, размещавшийся в Восточной Пруссии на территории Летценской крепости.

Поместили его в казарму, где находилось свыше 40 человек. Соседом оказался некто Георгий Жиленков, как выяснилось, земляк, уроженец Воронежа, да и были они почти ровесниками — Жиленков родился в 1910 году. Правда, Жиленков был птицей более крупного полета. Перед войной вырос до секретаря райкома партии Ростокинского района Москвы. Был членом Московского городского комитета ВКП(б). На фронте носил звание бригадного комиссара и являлся членом военного совета 32-й армии.

В плен попал осенью 1942 года в районе Вязьмы. Выдал себя за рядового бойца — шофера Максимова. И в качестве шофера служил в германской 252-й пехотной дивизии.

Участвовал в сопротивлении, устраивая диверсии в тылу германских войск. Однако в мае 1942 года при подготовке взрыва гжатского армейского склада был предан лесником Гжатского лесничества Черниковым и арестован немцами. На допросе назвал действительную фамилию и занимаемую должность в Красной Армии — член военного совета 32-й армии, при этом изъявил готовность бороться против Советской власти.

В мае 1942 года написал план создания на оккупированной немцами территории русского правительства, в котором предусматривалась организация борьбы против Советской власти. После этого и был переведен в Летценский лагерь в отдел военной пропаганды вооруженных сил германской армии, где редактировал брошюры и листовки, которые распростанялись на фронте и в тылу действующих советских войск.

Таврин, чтобы поднять свой престиж в глазах Жиленкова, представился ему бывшим сотрудником Воронежского управления НКВД, начальником личной охраны тогдашнего секретаря Воронежского обкома Варейкиса. В рассказах о себе приписывал заслуги, которых у него не было, врал, например, что на фронте служил командиром батальона. Плел и другие небылицы.