Проигрыш - дело техники - Сантьяго Гамбоа

И чем же все это закончилось? На мой взгляд, самым что ни на есть человечным и даже, с вашего позволения, красивым итогом. Когда я уже дошел до ручки и на мне можно было пересчитать все кости, папа остался дежурить ночью у моей больничной койки. Уже под утро меня разбудили негромкие стоны — папенька плакал. Вы наверняка представляете себе, что чувствует ребенок при виде плачущего отца. Это загадочное таинство настолько потрясает, что начинаешь сомневаться в реальности бытия; кажется, мир только зарождается, а все прожитое просто стерлось начисто. Так оно и случилось. На следующий день мой организм раскупорился и вновь стал принимать пищу. Тем не менее болезнь не прошла для меня бесследно. Я обрел страх перед словами. Я узнал, какой убийственной силой обладает одна лишь брошенная невзначай фраза. Вы спросите: разве возможно, чтобы Аристофанес Мойя боялся слов? Да, сеньоры, я боюсь, и даже очень! Боюсь — больше ножа в руке буйного хулигана или пули отпетого засранца, да простят меня за грубость присутствующие дамы. Потому что раны, причиненные словами, не продезинфицируешь спиртом и не вылечишь уколами — их можно только пережить, перестрадать. Эти раны не кровоточат, а боль их таится, выжидая, чтобы напасть на нас, вроде пауков, если позволите мне сравнение с подобными тварями, которые подстерегают свою жертву в темноте и расправляются с ней, стоит той запутаться в паутине. И мне, тогдашнему мальчишке, стало страшно в присутствии взрослых, страшно слышать их разговоры, а потому я уходил к реке бросать в воду камни, или к шоссе смотреть на проезжающие автомобили, или залезал на манговые деревья и, прячась в кроне, созерцал мир — в общем, предавался обычным занятиям нормального деревенского ребенка. Меня не пугали в отличие от человеческих голосов птичий щебет, шум водопада, рев междугородных автобусов, подбирающих по дороге пассажиров до Боготы. Я провожал почтительным взглядом громадную, выкрашенную в яркий цвет машину, представляя себе, как в один прекрасный день и мне откроется ее дверца, чтобы увезти меня в столицу…

Светало, когда они приехали к Сисге. Эступиньян вдруг начал тревожиться.

— Я здесь играю в полицейских и воров, а через два часа мне уже надо быть в конторе!

— Не беспокойтесь, я все улажу за минуту! Напишите на этой бумажке имя вашего начальника и номер его рабочего телефона!

Доехав до Чоконты, Силанпа остановил машину у телефона-автомата и позвонил капитану Мойе.

— Капитан! Знаю, что слишком рано! Я сейчас как раз занимаюсь трупом на Сисге, выясняю очень важные обстоятельства! Послушайте, у меня к вам большая просьба: позвоните по одному телефону, запишите — 248-39-26 — и спросите начальника отдела балансов, его зовут сеньор Теофило Мехорадо. Объясните ему, пожалуйста, что Эмир Эступиньян сегодня не сможет выйти на работу, так как привлечен к участию в чрезвычайной и секретной операции национальной полиции. Вы можете сделать для меня это одолжение?

— А кто он такой, этот Эступиньян?

— Брат одного из пропавших без вести, мой капитан; я вам все расскажу после!

— О’кей, Силанпа! Да, вот еще что, услуга за услугу — не могли бы вы прихватить для меня немного местных жареных могольяс?

— С радостью, капитан, сколько вам?

— Штук пятнадцать, не больше, так, похрустеть здесь, в комиссариате!

Шесть утра. По улице шли крестьяне в пончо и сомбреро. Было холодно, в воздухе висела легкая изморось, похожая на прозрачную мокрую занавеску. Силанпа обратился к проходящему мимо священнику.

— Извините, отец! Мы из Боготы, где тут у вас склад?

— Склад? Вы хотите сказать — зернохранилище?

— Вот именно, отец, зернохранилище! Знаете, всю ночь за рулем, не соображаю, что говорю!

— Поезжайте по этой улице до самого конца. Там увидите дорогу, которая огибает каменоломню и ведет в горы. Проедете по ней метров пятьсот, повернете направо — там есть указатель.

— Спасибо, отец!

Пока они доехали до поворота, изморось переросла в ливень. Через ветровое стекло не было видно ни зги, поэтому решили оставить машину в рощице и идти пешком.

— Зонта нет? — спросил Эступиньян, заглядывая под сиденье.

— Нет, но вам и незачем. Я один пойду, а вы ждите здесь.

— Ну вот еще! У вас тут капает, да и радио нет!

— Знаете, всякое может случиться, я не могу гарантировать, что это безопасно.

— Спокойно, детектив! Буду сопровождать вас на свой страх и риск!

Зернохранилище представляло собой несколько сооружений из дерева и бетона начала двадцатого века. В центре стояло административное здание с надписью на стене «Зернохранилище Уньон». Очевидно, в нем располагались служебные кабинеты. Рядом находилось складское строение под двускатной крышей и большими зарешеченными окнами. На дворе царил полный покой — ни людей, ни машин на стоянке перед зданием.

— Обойдем вокруг, посмотрим, что там! — Силанпа стал перебегать от дерева к дереву, пытаясь уберечься от дождя.

Эступиньян открыл заднюю деревянную дверь, обветшавшую от сырости, и они вошли в допотопную кухню, а оттуда попали в просторное помещение без чердачного перекрытия, в котором выстроились в ряд несколько огромных, как башни, емкостей с зерном. От них к медным приемникам вели широченные трубы. Здесь пахло, как в подвале.

— Плохой воздух, — пожаловался Силанпа.

— Воняет, будто армадил напердел! — уточнил Эступиньян.

— Странно, что нет никого!

Все мешки имели на боку красный штамп с инициалами «ЛУ», ниже — надпись черными буквами: «Чоконта-Бойяка».

Раздался скрежет открываемой створки ворот, и они поспешно спрятались за мешками.

— Вот эти готовы к погрузке, — произнес чей-то голос. — Так сколько вы возьмете?

— Шестьдесят мешков. Когда можно пригнать машину?

— Когда хотите. Если подъедете прямо сейчас, я открою вам гараж, тогда не намочите.

— Лучше часиков в десять. Вообще-то мне до завтра запаса хватит.

Оставшись одни, они выбрались из укрытия и обошли помещение. Ничего необычного здесь не было.

Силанпа успел заметить, что покупатель зерна приезжал на крытом пикапе с надписью на задней дверце: «Хлебопекарня Бойяка-Реал». Работник зернохранилища закрыл ворота и удалился вверх по лестнице.

Они вышли из здания и направились к сараю, замеченному Силанпой. От территории зернохранилища его отделял остаток ограды из ржавой колючей проволоки. Внутри были свалены в кучу заплесневелые деревянные скамейки, несколько угольных печурок, побитые зеркала и развалившиеся столы. Табличка на обломке двери гласила: «Турецкая баня „Земной рай“».

Закончи в осмотр, они вернулись в «Рено-6» и помчались в комиссариат полиции Чоконты. Силнапа предъявил журналистское удостоверение, представил Эступиньяна как своего коллегу, и их проводили в кабинет местного полицейского начальника лейтенанта Камарго.