Никто, кроме тебя - Максим Гарин

* * *

Казино еще не работало, женщина в гостиничном халате чистила пылесосом ковер в коридоре. Первым русского разглядел Ильяс.

– Снова ты? – искренне удивился он.

– Как видишь.

– Еще рано.

– Хочу загодя место занять. Ильяс посмотрел внимательнее – шутит русский или нет. Смотрит вроде серьезно.

– Сейчас уборка, мешать будешь. Помнишь комната, где споткнулся упал? Садись там, жди.

Комбат без возражений отправился дальше по коридору. В комнате на столе обнаружилась початая пачка “LM”. Настоящий Рублев не стал бы брать сигарету, но тот, кого он решил изображать, не должен был брезговать.

Чиркнул дешевой одноразовой зажигалкой, затянулся с удовольствием. Когда от сигареты остался только фильтр с островком живого, горячего пепла, в приоткрытую дверь просунулась незнакомая голова:

– Шаин-мюэллим требует вас к себе. “Наверное, так зовут человека с бокалом шербета. Вот с “мюэллимом” сподобился познакомиться. Учитель, мать его за ногу!"

Рублева проверили на наличие оружия и пропустили дальше. Шаин-мюэллим теперь сидел, закинув ногу за ногу, на угловом диване. Перебирал крупные янтарные четки с черной кисточкой. Голова его, испещренная пятнами седины, выглядела совсем пегой.

– Ты говорил, Борис тебя зовут?

– Да. Борис, – Рублеву не хотелось брать чужое имя.

– Ну, и на что ты, Борис, рассчитываешь? Выиграть хочешь?

– Попытаюсь.

– Наши клиенты в “дурака” играть не станут. Иди на Сабунчинский вокзал, может, там обставишь кого-нибудь по мелочи.

– По мелочи меня не устраивает. Попробую в рулетку.

– Играл хоть когда?

– Надо же когда-то начинать.

– Сними-ка рубашку. Не волнуйся, считай, что это медосмотр.

– Чего волноваться? Достаточно походил по форме номер два.

– Я сразу понял, что ты человек армейский. Ждал, когда сам заговоришь.

– Дело прошлое, – сказал Комбат, вешая рубашку на спинку стула.

Шаин-мюэллим встал, присматриваясь к рельефным мышцам на груди и животе, к операционным швам.

– Как же ты себе в России работы не нашел? Такие там сейчас ценятся.

– Характер не тот – прогибаться не люблю. А в начальники никто не приглашает.

– Негнущихся жизнь ломает. Но если ты столько продержался…

– Оденусь. Свежо тут у вас от кондиционера.

Комбата раздражало, что его оценивают, как раба на рынке. Но он чувствовал силу, поэтому не так остро ощущал унижение.

– Конечно – одевайся. Что думаешь делать?

– Если выиграю достаточно, сниму хату. Подожду пару недель – может, сестра объявится.

– А если проиграешь?

– Не знаю. Придумаю что-нибудь, не пропаду.

– Неужели тебе в России места не нашлось? Кто там такой крутой, что может везде тебя достать? Я только две таких банды знаю:

МВД и ФСБ. Не им ты случайно задолжал?

– Зачем вам такие подробности? Только для того, чтобы пустить меня поиграть один вечер?

Называть этого типа на “вы”, конечно, слишком большая честь, но ничего, придется потерпеть.

– А вдруг у меня другие планы? Может, предложу тебе верный заработок.

– Ну и что теперь? Анкету заполнять – состоял ли я в комсомоле, имею ли научные труды и изобретения?

– Зачем заполнять? Мне здесь лишние бумаги не нужны.

– Что вам мои слова? Поверите на все сто процентов? Сомневаюсь. Даже на пятьдесят вряд ли.

– Можно навести о тебе справки. У наших ребят-азербайджанцев там везде друзья – в милиции тоже. Это чечены договариваться не в состоянии, везде и всюду прут напролом. Сразу за пушки хватаются или за ножи. Наши в России всегда ладят, все вопросы полюбовно решают. Нам важно дело сделать, а не себя показать.

Комбат навострил уши, услыхав о чеченцах, но Шаин-мюэллим не стал углубляться дальше.

– Проверяйте, если игра стоит свеч.

Под конец беседы человек с пегими волосами спросил, где остановился Комбат.

– Ночь ведь ты должен был где-то проспать. Скажешь на улице ночевал?

– В Бузовнах, на пляже. Гасана выдавать не хотелось, но далеко от правды тоже лучше не отклоняться.

– Так далеко забрался?

– Три года моря не видел, хотел искупаться. А ближе ничего хорошего. Сами знаете – мазут на воде плавает.

– Просто пленка радужная. Если ветер северный, можно и ближе купаться, все дерьмо от берега отгоняет… Любите вы, русские, загорать да плавать. Я вот всю жизнь возле моря живу, а на пляже забыл, когда был последний раз. Вода, песок – скучно. Я езжу поохотиться. Любишь охоту? Любишь пострелять?

– В армии настрелялся, хватит.

– Ладно, – Шаин-мюэллим достал пачку манатов. – В пересчете на зелень здесь примерно полтинник. Бери, только играть не лезь – все просадишь. Еще не знаю, что это: аванс или просто матпомощь одноразовая. Если ночевать негде, могу предложить здесь, в гостинице, подсобное помещение. Извини, номер с кондиционером пока не для тебя.

На этом аудиенция закончилась. Кто-то из числа мелкой сошки показал Комбату “апартаменты” с небольшим окошком на уровне земли и тахтой. Здесь же, в помещении три на три метра, стояли ведра, швабры, слесарный инструмент для ремонта гостиничной сантехники.

"Это уж точно не комфорт. По сравнению с Бузовнами намного хуже, но ты ведь сюда не за комфортом прикатил. Дело, кажется, сдвинулось, “мюэллим” подумывает о том, чтобы тебя использовать. Мир, где крутятся деньги, состоит из сообщающихся сосудов. Стоит попасть в один – и ты рано или поздно выплывешь в другой.

* * *

Алпай пришел на встречу минута в минуту, поздоровался с Бурмистровым за руку, поинтересовался, как здоровье. Это был не праздный вопрос – в Баку Ибрагим чувствовал себя неважно. Его не столько донимала жара, сколько раздражал сильный северный ветер, который местные жители чуть ли не с начала века назвали на европейский манер “нордом”. По улицам росли большей частью тополя – высокие, с обильной листвой. Ветер мотал в разные стороны. Шелестящий шум за окнами, то усиливающийся, то ослабевающий, действовал на нервы.

Здесь, у озера, царило спокойствие. Вот и сейчас, когда они с Алпаем подошли к берегу, поверхность озера казалась зеркальной.

– Он спрашивает, что случилось. Почему тот человек уже неделю молчит?

Алпай всегда вел себя очень осторожно. Не только в своих интересах, но и в интересах общего дела. Ичкерия нуждалась в абсолютно чистых фигурах – в людях, которые завтра смогут свободно перемещаться по всему миру, решать вопросы в Москве, быть назначенными на высокий пост в новой, подконтрольной русским администрации. Но держать таких людей просто в резерве уже не было возможности – слишком круто разворачивались события.