Архив. Ключи от всех дверей - Виктория Шваб

Эмбер наконец замолчала.

– Но ты ведь уже знакома с Уэсли, – вспомнила она.

– Не настолько близко, как ты думаешь, – ответила я осторожно.

Эмбер улыбнулась.

– Добро пожаловать в наш клуб. Мы с Уэсом знакомы уже несколько лет, и мне до сих пор кажется, что я его не знаю. Ему, по-моему, нравится напускать на себя таинственность, так что мы смотрим сквозь пальцы на все эти его секреты.

Вот бы все относились к чужим секретам, как Эмбер Кинни. Моя жизнь тогда стала бы гораздо легче.

– Так, значит, Уэсли нравится флиртовать? – спросила я.

Эмбер закатила глаза и придержала дверь, пропуская меня.

– Ну, скажем, его таинственный вид играет ему на руку.

Она посмотрела на меня, и я почувствовала, как кровь прилила к моему лицу.

– Только не говори, что ты уже запала на его таинственность.

– Это вряд ли, – хихикнула я.

Хотя, вообще-то, так оно и есть – ведь вовсе не секреты Уэсли заставляют мое сердце биться чаще. А скорее, то, что они у нас общие. Во всяком случае, большинство секретов. Увидев его здесь, я испытала настоящее потрясение, и теперь невольно подумала: чего еще я о нем не знаю? И будто снова услышала его голос: «Ты не спрашивала».

Мы с Эмбер вошли в кабинет физиологии, сели рядом, и тут как раз прозвенел звонок. Миссис Хилл, которая неожиданно оказалась очень молодой, кратко ознакомила нас с учебной программой. Я принялась листать учебник, пытаясь выяснить, какие кости запястья сломал мне Оуэн. Рассматривая изображения костей, мышц и нервных переплетений, схемы возможных движений тела, я поняла, как много из этого уже знаю. Забавно. В основном, на собственном опыте, а не по учебнику, но все равно интересно находить объяснение тому, что тебе уже знакомо. Я слегка коснулась нарисованных на странице пальцев.

Так и прошла лекция, а потом Эмбер показала мне, где будет проходить последний урок, политология. Занятие вел мистер Лоуэлл, седой кудрявый мужчина лет пятидесяти, с мягким ровным голосом. Я собиралась тыкать в себя ручкой, чтобы не заснуть, но тут он заговорил:

– Все, что вознеслось – рано или поздно падет. Империи, цивилизации, правительства… Почему? Потому что хоть они и появляются в результате перемен, сами же переменам и препятствуют. Чем дольше они существуют, – продолжал он, – тем больше цепляются за власть и сопротивляются прогрессу. А чем больше они сопротивляются прогрессу и переменам, тем больше этого требует общество. В ответ правители лишь ужесточают контроль, отчаянно желая сохранить власть.

Я напряглась.

«Знаешь, почему в Архиве так много правил, мисс Бишоп? – спросил меня Оуэн в тот день на крыше. – Потому что они боятся нас. Они напуганы.»

– Правительство боится своих граждан, – говорил мистер Лоуэлл. – Чем больше оно ужесточает контроль, тем яростнее люди с ним борются. – Он принялся рисовать указательным пальцем в воздухе круги, каждый – все меньше и меньше. – Контроль становится все жестче. Сопротивление растет и растет, пока наконец не приведет к действиям, и тут возможны два варианта.

Крупными буквами он написал на доске слова «РЕВОЛЮЦИЯ» и «РЕФОРМА».

– Первую половину занятия, – сказал мистер Лоуэлл, – мы посвятим революции, вторую – реформам. – Он стер с доски слово «реформа». – Все вы слышали революционные лозунги и знакомы с риторикой революционеров. Например, они могут называть правительство коррумпированным. – Он написал на доске слово «коррупция». – Приведите еще примеры.

– Правительство прогнило, – подала голос девушка в первом ряду.

– Компания злоупотребляет властью, – подхватил какой-то парень.

– Система не работает, – добавил другой.

– Очень хорошо, прекрасно, – одобрил мистер Лоуэлл, – продолжайте.

Меня передернуло, когда в голове прозвучал голос Оуэна. «Архив превращает нас в чудовищ. Архив – это тюрьма».

– Тюрьма, – выпалила я громче остальных и только тогда поняла, что говорю вслух. Аудитория стихла, преподаватель окинул меня оценивающим взглядом. И наконец кивнул.

– Угроза лишения свободы и, наоборот, призыв к свободе – один из самых классических примеров революционной мысли. Отлично, мисс…

– Бишоп.

Он снова кивнул и повернулся к классу.

– Кто еще?

* * *

К концу уроков я еле волочила ноги. Утренний кофе и пара глотков содовой в обед не могли восполнить дефицит сна, который я испытывала уже несколько дней, а если совсем начистоту – то недель. И неотвязные мысли об Оуэне отнюдь не укрепляли мои нервы. Зевнув, я распахнула двери и вышла на залитый полуденным солнцем двор, оставив позади корпус исторических наук. Свернула с людной дорожки на уединенную лужайку. Здесь я могла спокойно постоять в лучах солнца и проветрить голову. Достав из кармана свой архивный список, я с облегчением обнаружила, что в нем до сих пор всего одно имя.

– Кто такой Харкер? – спросил Кэш из-за моего плеча. Услышав его голос, я вздрогнула от неожиданности. Затем неторопливо сложила листок, стараясь не суетиться, чтобы он не подумал, что я испугалась.

– Просто сосед, – я сунула бумажку обратно в карман. – Обещала собрать для него кое-какую информацию о школе. Он подумывает поступить сюда на следующий год.

Ложь дается мне легко, без усилий, вот только бы не войти во вкус.

– А, ну мы можем зайти в офис по дороге на стоянку. – Он пошел вперед по тропинке.

– Тебе необязательно провожать меня, правда, – сказала я, следуя за ним. – Уверена, я и сама найду дорогу.

– Не сомневаюсь, но все же мне бы хотелось…

– Послушай, я знаю, что ты просто выполняешь свои обязанности…

Он нахмурился, но не сбавил шаг.

– Саф тебе это сказала?

Я пожала плечами.

– Ну да. Ладно, это мои обязанности, но я сам их выбрал. И это не значит, что я приписан к тебе. Я мог бы навязаться с помощью любому ни о чем не подозревающему первокурснику. Но мне бы хотелось сопровождать именно тебя. – Он закусил губу, прищурившись, посмотрел на солнце и добавил: – Если ты позволишь.

– Хорошо, – согласилась я с кокетливой улыбкой. – Но только ради того, чтобы спасти ни о чем не подозревающего первокурсника.

Кэш громко засмеялся, и помахал кому-то на другом краю лужайки.

– Итак… – сказала я, – Касиус? Ничего себе имя.

– Касиус Артур Грэм. Черта с два выговоришь, правда? Так и бывает, когда мать у тебя – итальянский дипломат, а отец – британский лингвист. – Впереди показалась увитая плющом каменная стена главного офиса. Мы подходили к нему с тыльной стороны. – Но оно не так ужасно, как у Уэсли.

– Что ты имеешь в виду? – спросила я.