Нанкинская резня - Айрис Чан

родственника императора и его злоупотребления властью, Мацуи сделал ряд моральных предписаний относительно вторжения в Нанкин. Он приказал своим войскам перегруппироваться в нескольких километрах от городских стен, войти в китайскую столицу лишь несколькими элитными батальонами и завершить захват таким образом, чтобы армия «блистала в глазах китайцев и заставила их поверить в Японию»[51]. Он также созвал у своей постели штабных офицеров, заявив:

Вступление императорской армии в чужеземную столицу – великое событие в нашей истории… привлекающее внимание всего мира. Потому ни одно подразделение не должно войти в город неорганизованно… Заранее сообщите им о том, что следует помнить и о чужих правах и интересах жителей в стенах города. Полностью запретите им любой грабеж. Расставьте по необходимости часовых. Грабежи и поджоги, даже по неосторожности, должны строго наказываться. Вместе с войсками в город должна войти военная полиция, чтобы предотвратить неправомерное поведение[52].

Но в другом месте уже развивались события, над которыми Мацуи был невластен. 5 декабря принц Асака покинул Токио на самолете и три дня спустя прибыл на фронт. В заброшенном сельском доме возле полевой штаб-квартиры примерно в десяти милях к юго-востоку от Нанкина принц Асака встретился с генералом Накадзимой, своим коллегой по Парижу, который выздоравливал после ранения в левую ягодицу. Накадзима сообщил Асаке, что японцы намерены окружить 300 тысяч китайских солдат в окрестностях Нанкина и что, судя по предварительным переговорам, те готовы сдаться.

Говорят, что после того, как Асака услышал этот доклад, его штаб-квартира издала ряд приказов с его личной печатью и грифом «Секретно, по прочтении уничтожить»[53]. Теперь мы знаем, что суть этих приказов была проста: «Убить всех пленных». Неясно лишь, отдал ли эти приказы лично сам Асака[54].

К тому времени, когда японские войска вошли в Нанкин, приказ об уничтожении всех китайских пленных был не только зафиксирован на бумаге, но и роздан нижестоящим офицерам. 13 декабря 1937 года японский 66-й батальон получил следующее распоряжение:

В 2:00 получен приказ командира полка: в соответствии с приказом штаба командования бригады все военнопленные должны быть казнены. Метод казни: разделить пленных на группы по несколько десятков человек и расстрелять по отдельности.

В 3:30 созвано совещание командиров рот для обмена мнениями о том, как ликвидировать пленных. В результате обсуждения решено, что пленные будут поровну разделены между каждой из рот (1-й, 2-й и 4-й ротами) и выведены из мест заключения группами по 50 человек для казни. 1-я рота действует в поле к югу от гарнизона; 2-я рота действует в низине к юго-западу от гарнизона; и 4-я рота действует в поле к юго-востоку от гарнизона.

Окрестности места заключения должны надежно охраняться. Пленные никоим образом не должны догадываться о наших намерениях.

Каждая рота должна завершить приготовления до 5:00. Казни должны начаться к 5:00, и акция должна быть завершена к 7:30[55].

В приказе имелась своя безжалостная логика. Пленных невозможно было кормить, и потому их следовало уничтожить. Их убийство не только решило бы проблему с едой, но и уменьшило бы вероятность возмездия. Более того, мертвые враги не могли организоваться в партизанские отряды.

Но с исполнением приказа все было не так просто. Когда японские войска в ранние предрассветные часы 13 декабря сокрушили городские стены, они столкнулись с подавляющим численным превосходством китайцев. По оценкам историков, в Нанкине оказались в ловушке свыше полумиллиона гражданских и 90 тысяч китайских военных, по сравнению с 50 тысячами осаждавших город японских солдат. Генерал Накадзима понимал, что убийство десятков тысяч китайских пленных – чудовищная задача: «Когда имеешь дело с тысячей, пятью тысячами или десятью тысячами, невероятно сложно даже просто их разоружить… И если с ними возникнут какие-то проблемы, это станет катастрофой для нас»[56].

Убийство военнопленных

Из-за своей ограниченной численности японцы во многом полагались на обман, а не на силу. Стратегия массового уничтожения включала в себя несколько шагов: обещание китайцам хорошего отношения в обмен за прекращение сопротивления, уговоры их сдаться японским завоевателям, разделение их на группы от 100 до 200 человек, а затем заманивание их в разные места в окрестностях Нанкина, чтобы убить. Накадзима надеялся, что, ввиду невозможности дальнейшего сопротивления, большинство пленных упадут духом и подчинятся любым распоряжениям, отданным японцами.

Все оказалось даже легче, чем предполагали японцы. Сопротивление носило единичный характер, и по сути его практически не существовало. Многие китайские солдаты, до этого бросавшие оружие и пытавшиеся бежать из города при приближении японцев, вернулись к японцам сами, надеясь на хорошее отношение. Как только они сдались и позволили связать себе руки, остальное было уже просто.

Возможно, пассивность китайских солдат лучше всего проиллюстрирована в дневнике бывшего японского солдата Адзумы Сиро, который описал сдачу в плен тысяч китайцев вскоре после падения Нанкина. Его собственные солдаты расположились на постой на одной из городских площадей, когда им внезапно был отдан приказ согнать около 20 тысяч военнопленных.

Адзума и его земляки прошли в поисках пленных около девяти или десяти миль. Наступила ночь, и японцы наконец услышали какой-то шум, а также увидели множество мерцающих в темноте огоньков от сигарет. «Это было величественное зрелище, – писал Адзума. – Семь тысяч пленных собрались в одном месте вокруг двух закрепленных на сухой ветке белых флагов, которые развевались в ночном небе»[57]. Пленные представляли собой разношерстную компанию людей в синей военной форме, синих шинелях и фуражках. Некоторые покрывали голову одеялами, у кого-то были мешки из камыша, а кто-то нес на спине матрас-футон. Японцы выстроили пленных в четыре колонны, с белым флагом во главе. Группа из тысяч китайских солдат терпеливо ждала, пока японцы соберут их и отправят туда, где должен был состояться следующий этап процесса их сдачи в плен.

Нежелание китайской армии сражаться поразило Адзуму. Для человека, происходившего из военной культуры, где пилотам давали мечи вместо парашютов и где самоубийство было во много раз предпочтительнее плена, было непостижимо, что китайцы вообще не собираются биться с врагом. Его презрение к китайцам стало еще сильнее, когда он обнаружил, что пленные многократно превосходят численностью тех, кто их пленил.

«Мне стало смешно и в то же время грустно, когда я представил, как они собрали всю белую ткань, какую сумели найти, прикрепили ее к сухой ветке и отправились сдаваться в плен», – писал Адзума.

Я подумал о том, как они могли сдаться в плен, располагая теми силами, которые имели, – свыше двух батальонов – и даже не пытаясь продемонстрировать хоть