Капля духов в открытую рану - Катя Качур
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Подбери что-нибудь девочке, – сказала Алина хозяйке и села в дизайнерское кресло, закуривая.
Спустя два часа Ася, как в зарубежных фильмах о золушках, вышла с кучей вещей, среди которых к эфиру были пригодны лишь один пиджак и пара шелковых блузок без рукавов.
– Мне все это нужно куда-то сдать? – робко спросила Ася.
– Оставь себе, оденься по-человечески, – покровительственно ответила Алина.
На следующий день они поехали к личному косметологу Ланиной, которая пыточно выщипала Асины брови в струнку и наложила макияж из палетки, количество цветов которой повергло Асю в шок. Ничего богаче двухцветных теней «Елена» в Асиной тряпочной косметичке не было.
В следующий эфир Ася села преображенной. В ней появилась какая-то богемность московских телеведущих, что сразу отметил замгубернатора Н-ской области Сергей Жуков. После заседания экономического комитета, на который Ася приехала как корреспондент (после двух-трех сюжетов в день, сделанных для новостей, садиться в эфир ведущей было устоявшейся региональной практикой), он прижал к груди ее руку и шепнул: «Мое сердце бьется чаще из-за тебя».
Соколовская осознала, что поступила опрометчиво, в первое же рабочее утро после отпуска. Она отсмотрела несколько Асиных эфиров и пригорюнилась. Чьих это рук дело, Анна Федоровна поняла сразу: с Алиной Ланиной у них были крайне натянутые отношения. И выбить себе эфирный пиджак за счет рекламного бартера Соколовская не могла уже больше года. Ася оказалась лишь пешкой, Анна Федоровна не хотела ее терять, но от соперницы нужно было избавляться.
– Что за убожество! – прокомментировал эфирную картинку ее любовник, главный режиссер Юрий Палыч. На общей летучке раз в неделю он делал разбор полетов. – Я спрашиваю, что за убожество! Кому пришло в голову посадить этого совершенно не киногеничного человека в студию? Что за пиджак, позвольте спросить! Главный оператор, вы совсем ослепли, что у вас в кадре?
Народ сидел погасший, но никто не сказал ни слова. Процедура травли была частой и отработанной.
– Держись. – После летучки к ничего не понимающей Асе подходили друзья-коллеги и прощались, как перед расстрелом.
– Ты понимаешь, что ты – ничтожество, ты выгорела, исписалась. – Главреж Юрий Палыч прижал ее в углу коридора и обдал запахом пота, парами алкоголя и богардовского One man show[10].
Ася не понимала. Ей казалось, что она только занесла ногу перед прыжком, что у нее хватит сил свернуть горы.
– Вы меня еще увидите. – Она сжалась, пытаясь остановить слезы.
– Где? – глумясь, засмеялся главреж, сверкая круглыми очками.
– На первой кнопке, – брякнула Ася, даже не подозревая, насколько провидческой окажется эта фраза.
Глава 9
Главный редактор конкурирующей телекомпании Артур Арганов беззастенчиво рассматривал Асю сверху вниз и обратно:
– Знаешь, мне кажется, тебе нужно вести что-то очень женское, – произнес он со сладостью в голосе.
– Почему вы так решили?
– По форме твоего бедра. Я видел, как ты играла в бильярд.
Общегородские тусовки журналистов всех трех телекомпаний Н-ска были популярны, и Ася их часто посещала. По бартеру телевизионщиков принимали боулинг-центры и бильярдные залы. Ася вспомнила, как готовилась к той вечеринке. Самыми дорогими в ее наряде были колготки – она купила их у какого-то барыги за четверть зарплаты. Черная сетка с крупными цветами по бокам. На вещевом рынке было подобрано лаконичное черное А-образное платье выше колена и найден синтетический розовый шарф, небрежно намотанный на шею. Туфли Ася взяла у мамы – румынские, черные с металлическими ромбами и застежкой на лодыжке а-ля Валентино. Она играла в бильярд, как водится, сразу нашлись учителя мужского пола, которые, стоя сзади, руководили каждым движением. Арганов курил в толпе поодаль, и, закончив игру, Ася встретилась с его хищным взглядом.
От женской программы она отказалась. Предложила свой документальный проект по экономике и промышленности, дышащей на ладан. Два года моталась по городам и селам губернии, буровым и заводам, получила «Тэфи-регион»[11] и загрустила. Небо Н-ска уже давило ей на макушку, и Ася решила махнуть в Москву. Арганов, к удивлению, отпустил ее с миром, подарил гигантский букет бордовых бархатных роз, чмокнул в нос и сказал: «Почему-то я за тебя не волнуюсь».
Билет на поезд в один конец, датированный 26 мая 2000 года, Ася сохранила на всю жизнь. Поселилась сначала у знакомых, заняв одну комнатку из трех, спустя время сняла квартирку рядом с Яузой в Медведково. Дорога до телецентра на трамвае занимала около сорока минут. Конечная была у Останкинского пруда, дальше нужно было пять минут идти пешком. Еще в Н-ске Ася отправила свои резюме на несколько федеральных каналов, договорилась о встречах и теперь ехала на первую из них. Выйдя из трамвая, мучаясь от боли в животе (привычной при волнении), она вдруг уперлась в огромную афишу на круглой железной тумбе: «Ярослав Кречет и Московский симфонический оркестр. Карл Орф. Кармина Бурана». Асе показалось, что она проглотила шерстяной носок. Горло стало сухим и колючим. На столбе красовался Славочка, пафосный, возмужавший, с каштановыми волосами до плеч, во фраке и бабочке. На заднем плане металось пламя, как когда-то на постере полуголого Жигунова.
– Кречет? – почти крикнула она. – С какого перепугу?
Славочка просто взял ее фамилию «Кречетова» и отбросил все лишнее. Ася почувствовала, что ее цинично изнасиловали, но при этом она как-то ухитрилась получить удовольствие.
– Ну ты, Клюев, даешь, мамочкин сыночка, ты даешь… – Она споткнулась и упала, разодрав на коленке черные колготки. Славочка непостижимым образом продолжал вплетаться в ее судьбу, наполняя солоновато-сладостной слюной самое чувственное место под языком. Она ощущала, как по-прежнему держит ритм в его жизни, и осознание этого почему-то делало ее счастливой.
Глава 10
Славочка выходил с однокурсниками из дверей Гнесинки поздним вечером. На перекрестке Поварской и Малого Ржевского переулка наткнулся на Филизуга, давно замерзшего в ожидании. Воротник серого короткого пальто был поднят, малиновые уши просвечивались насквозь чугунным фонарем у подъезда дома Шуваловой. Он сильно сдал, поседел, похудел, ручейки морщин на его лице превратились в реки. Москва его, потомственного москвича, как-то совсем растворила. Богемность и выпуклость, которой так восхищался Славочка в Н-ске, сошла на нет, он был жалок и даже убог.
– Фил, ну я же просил, не надо ждать меня здесь.
– Славик, я очень устал, я ложусь в больницу. – Филизуг дрожал от холода.
– Боже, а как я устал от этих манипуляций. Хорошо,