В начале была тишина - А. Норди

лица можно рассматривать сотни раз, но так и не вспомнить ни одной выразительной детали. Лоб, нос, подбородок – все было каким-то стертым, оплывшим, замусоленным, а маленькие глаза напоминали мутные стеклянные шарики.

Мирон не сомневался, что перед ним стоял тот самый человек, которого он увидел печатающим за столом.

– Кто вы? – глухо спросил Мирон: во рту пересохло, и голос внезапно ослаб, будто в легких закончился воздух.

– Я тот, кого называют Первоисточником, – представился мужчина, растянув узкие губы в улыбке. – Причина всех событий и перемен в твоей жизни.

– Что это значит? – Мирон на всякий случай покрепче сжал рукоятку ножа.

К его удивлению, незаметное движение не ускользнуло от внимания человека, называвшего себя Первоисточником: он усмехнулся и картинно закатил глаза.

– Нож тебе не пригодится. – Мужчина покачал головой. – Его появление в сюжете можно считать роялем в кустах, но я просто не знал, каким образом помочь тебе выбраться из тоннеля. Я в полном тупике.

Первоисточник развел руками, и Мирон с изумлением увидел, как его лицо приобрело виноватое выражение, будто он действительно искренне сожалел о том, что пришлось пережить его собеседнику.

– Вы следите за мной и описываете каждый мой шаг! – Мирон кивнул на стопку бумаги. – Но откуда вам известны мои мысли?

Первоисточник, скорчив кислую мину, медленно прикрыл глаза, словно от беседы с Мироном у него началась мигрень.

– Ты так ничего и не понял.

– Что я должен понять?! – вспылил Мирон. – Вы – один из них? Один из тех, кто наблюдает за нами? Но зачем?! Что вам нужно?

Первоисточник вновь посмотрел на Мирона: теперь его взгляд приобрел пугающую остроту – можно порезаться, если бы эти глаза были осколками льда.

– Я не наблюдаю, – ответил он, выдержав паузу. – Я придумываю. Воплощаю истории на бумаге. Но есть один рассказ, который не дает мне покоя несколько лет. Никак не могу его закончить. Я так часто думал о сюжете и персонажах – в том числе о тебе, что в какой-то момент вымысел стал напоминать реальность, а реальность – вымысел. По правде говоря, я и сам теперь не знаю, где одно сменяется другим. Я даже не удивился, когда ты появился передо мной, хотя мне стоило бы задуматься о моем психическом здоровье, ведь не каждый день писатель разговаривает с вымышленным персонажем. Возможно, я просто сошел с ума. А может, и нет.

Он наконец-то замолчал, и его слова, напоминавшие бред сумасшедшего, черной накипью оседали в голове.

– То есть вы меня придумали? – с нервным смешком выдавил Мирон, сам удивившись тому, что произнес столь нелепую фразу. – Я – плод вашего воображения?

Первоисточник развел руками:

– Не только ты, но и весь дом, его обитатели, скрэки и все остальное – то, что было, есть и чему еще только суждено случиться. Все зависит лишь от того, как я об этом напишу.

Горло перехватило спазмом, будто невидимая рука сдавила трахею, и Мирон едва слышно выдавил:

– А девушка? Ее вы тоже выдумали?

В глазах Первоисточника промелькнуло удивление: казалось, вопрос Мирона застал его врасплох и озадачил.

– Девушка? – уточнил он и, не дождавшись ответа, тут же продолжил: – Честно говоря, я так и не решил, как лучше задействовать ее в сюжете. Я даже не придумал ей имя. Любопытно, что ты спросил про нее.

Он подошел к столу, выдвинул ящик и, покопавшись там, вытащил несколько листов бумаги.

– Это одна из вырезанных сцен. Не помню, когда ее написал, – сказал Первоисточник, протягивая листы Мирону. – У меня была идея активнее задействовать в рассказе девушку, но потом я полностью переключил внимание на тебя, посчитав, что девушке лучше остаться второстепенным персонажем.

Мирон пробежал взглядом по тексту: читать его было неудобно, поскольку многие строчки и даже целые абзацы оказались зачеркнутыми. Буквы прыгали перед глазами, никак не желая складываться в слова, а слова – в предложения, и в конце концов Мирон бросил тщетные попытки вникнуть в суть напечатанного. Первоисточник, заметив его замешательство, пояснил:

– В этой сцене девушка прячется в подвале после того, как скрэк ворвался в твою комнату, а тебе удалось скрыться в вентиляционной шахте. Как и многое другое в рассказе, этот эпизод ни к чему не приводил, поэтому я решил его убрать. Но сейчас я подумал, что тебе будет интересно узнать, как сложилась судьба девушки.

– Похоже, ты хреновый писатель, – осклабился Мирон, с наслаждением наблюдая, как Первоисточник поморщился от его дерзости. – Бессмысленная беготня по коридорам, банальные монстры, дешевые загадки, высосанные из пальца повороты сюжета – это все, на что ты способен? Ради чего вся эта писанина?!

Он с отвращением потряс листами. Лицо Первоисточника исказилось нервной судорогой. Писателю потребовалось несколько мгновений, чтобы взять себя в руки. Наконец он ответил с безумной улыбкой на дрожащих губах:

– Я пишу, потому что им это нравится.

– Кому им?! – взорвался Мирон, непроизвольно дернув рукой с ножом. – Кто они такие?!

– Неужели ты еще не понял? – Первоисточник вскинул брови в искреннем удивлении, и от этого стало не по себе: похоже, он действительно верил в чудовищный бред, рожденный в недрах его воспаленного мозга.

Безумные догадки, сменяя одну за другой, взрывались, будто галактики, в голове у Мирона, и когда их рокот наконец-то утих, он сказал тихим, лишенным всякой силы голосом:

– Они – это читатели?

Первоисточник кивнул:

– Ты существуешь, пока они следят за тобой. Вот прямо сейчас, в это самое мгновение, чьи-то глаза скользят по строчкам текста – и ты живешь, дышишь, надеешься, – он на мгновение замолчал, кивнув на листы бумаги в руках Мирона. – Точно так же жила девушка, пока ты читал про нее. Но стоит им оторваться от написанного – и тебя больше нет. Твоя жизнь обрывается. До тех пор, пока они не вернутся к чтению, чтобы узнать, что случилось с тобой дальше. Правда, так происходит не всегда: если история слишком скучная, они бросают ее, и тогда ты навсегда исчезаешь в черной бездне небытия.

Мирон почувствовал, как внутри что-то надломилось. В груди заныла обида от осознания простой и горькой истины: его отчаянное стремление выбраться из проклятого дома, забитого чудовищными монстрами, было всего лишь прихотью жалкого графомана, сочинявшего бездарный рассказ на потеху любителям страшных историй.

– В таком случае нет никакой гарантии, что и ты не являешься чьим-то вымыслом, – со злой усмешкой процедил Мирон, желая хоть немного задеть своего создателя.

Первоисточник пожал плечами: казалось, высказанная Мироном идея нисколько его не удивила.

– Я уже думал об этом. Возможно, в этот самый момент кто-то пишет историю обо мне.

– Историю о писателе-неудачнике,