На Западном фронте. Бес перемен - Дмитрий Олегович Рогозин

мира. Наблюдатели они необыкновенные и даровитые. У себя они открыли юмор, обозначили его особым словом и растолковали его человечеству. Такому ли человеку, да еще члену парламента, не знать, где вставать, где сидеть? Да нет страны, в которой этикет имел бы большее приложение, как в Англии.

Придворный, например, английский этикет есть самый сложный и утонченный этикет в мире. Если этот англичанин член парламента, то, конечно, слишком мог научиться этикету из одного того уже, как один парламент - нижний сносится с другим — высшим. И именно в том смысле: кто перед кем может сидеть, а кто перед кем обязан вставать. Если он при этом и член высшего общества, то опять-таки нигде нет такого этикета, как на приемах, обедах, балах английской аристократии во время ихнего лондонского сезона. Нет, тут совсем другое, если судить по тому, как изложен анекдот.

Тут английская гордость, но не просто гордость, а с заносчивым вызовом. Этот “друг России” не может быть большим ее другом. Он сидит, смотрит на русских офицеров и думает: “Господа, я знаю, что вы львы сердцем, вы предпринимаете невозможное и исполняете его. Страха перед врагом в вас нет, вы герои, вы Баярды все до единого, и чувство чести вам знакомо вполне. Не могу же я не согласиться с тем, что своими глазами вижу. Тем не менее, я англичанин, а вы только русские, я европеец, а перед Европой вы обязаны “деликатностью ”. Какие бы вы львиные сердца ни носили в себе, а я все-таки высшего типа человек, чем вы. И мне это очень приятно, особенно приятно изучать “деликатность ” вашу передо мной, врожденную и неотразимую, без которой русский не может смотреть на иностранца, тем более на такого иностранца, как я. Вы думаете, что это всё мелочи; да мелочи-то и утешают меня, весьма забавляют, я поехал прогуляться, я слышал, что вы герои, и приехал посмотреть на вас, но ворочусь все-таки с убеждением, что, как сын Старой Англии (тут у него дрожит от гордости сердце), я все-таки на свете первый человек, а вы всего лишь второстепенные... ” Всего любопытнее в вышеприведенном факте последние строки: “Офицер окинул его с ног до головы несколько удивленным взглядом, улыбнулся слегка, пожал плечами и беспрекословно помог одеть пальто. Конечно, более ничего и не оставалось сделать ”. Как так: “конечно”? Почему более ничего не оставалось сделать? Напротив, именно можно было сделать совершенно другое, обратно противоположное: можно было “окинуть его с ног до головы несколько удивленным взглядом, улыбнуться слегка, пожать плечами” и — отойти мимо, так-таки и не дотронувшись до пальто, — вот что можно было сделать. Неужели нельзя было заметить, что просвещенный мореплаватель фокусничает, что тончайший знаток этикета ловит минуту удовлетворения мелочной своей гордости? То-то и есть, что нельзя было, может быть, спохватиться в тот миг, а помешала именно наша просвещенная “деликатность ” — не перед англичанином этим деликатность, не перед членом этим парламента в каком-то пробковом шлеме (какой такой пробковый шлем?), — а перед Европой деликатность, перед долгом европейского просвещения “деликатность ”, в которой мы взросли, погрязли до потери самостоятельной личности и из которой долго нам не выкарабкаться».

Дорогой читатель, прошу Вас еще раз обратить внимание на эту фразу великого русского писателя из только что приведенного мною фрагмента его «Дневника писателя»: «.. .в нас как бы укрепилась с детства вера (из романов и из французских водевилей, я думаю), что всякий англичанин чудак и эксцентрик». А что, разве это наблюдение Достоевского ныне утратило свою актуальность? Отнюдь. Приведу для наглядности пример: пожалуйста, сравните два фильма о легендарном сыщике Шерлоке Холмсе советского и британского производства, и вы сразу увидите колоссальную разницу в нашем представлении об англичанах и их представлении о себе самих. Шерлок Холмс, изображенный актером Василием Борисовичем Ливановым, - это как раз тот самый «англичанин чудак и эксцентрик», а вот в исполнении британского актера Бенедикта Камбербэтча сыщик вовсе не чудак, а «высокофункциональный социопат». Таким образом, и наше внутреннее представление о себе совершенно точно не совпадает с представлением о нас в мире, равно как и наше представление об англичанах, французах, немцах совершенно не похоже на то, что они сами о себе думают. То, что я сейчас сказал, важно, если, конечно, вы хотите разобраться в том, почему те или иные наши действия в мире вызывают совершенно не ту реакцию, на которую мы рассчитывали. Впрочем, как я уже объяснил, это взаимно.

Влезть в чужую голову - это сложная задача. Влезть в чужую голову и манипулировать ею - это очень сложная задача. А вот влезть в голову чужого народа и манипулировать им - это архисложная задача. Но разве она не решаема? Разве в XX веке мы не видели массу примеров тому? Проявление неистовой любви немецкого народа к фюреру и нацистской идеологии - это ли не доказательство того, что влезть в голову своего народа возможно. Но также возможно манипулировать и другими. Любая отточенная идеология от коммунизма до радикального национализма способна стать экстерриториальной, если можно так выразиться, то есть ее ценностные ориентиры зажигают «путеводные звезды» для гигантских народных масс на различных континентах. Но есть и обратная сторона медали. Если государство -нация не участвует в реализации глобального идеологического проекта и упивается своей самодостаточностью, то в общении с другими нациями оно обязательно столкнется с непониманием и отчуждением. Возможно, в этом кроется разгадка сделанного Достоевским заключения об излишне деликатном отношении русских к Европе. Оно всегда порождало у иностранцев ложную уверенность в своем безусловном превосходстве над Россией. А ведь природа этой деликатности очевидна - мы просто не понимаем, с кем на самом деле имеем дело (прошу прощения за игру слов) в лице Европы и европейцев, а потому деликатничаем. Европа и европейцы нас тоже не понимают, а потому нашу деликатность воспринимают чуть ли не как лакейство и угодничество, что вызывает у них надменную реакцию на Россию и русских. В свою очередь эта надменность провоцирует гнев и раздражение у русских и России, что раскручивает дальше этот порочный круг, нет, не круг, а точнее - историческую спираль дальнейшего взаимного отчуждения России и Европы. Таким образом, основной причиной раскола Европы является историческое недопонимание и даже незнание друг друга, хотя в век Интернета это звучит странновато, но, надеюсь, в последующих главах я отвечу и на этот вопрос.

А вот что пишет о высокомерном отношении Европы к России замечательный русский философ