Закат и гибель Белого флота. 1918-1924 годы - Олег Гончаренко

Что сделали большевики, чтобы борьба с их противниками протекала как можно более успешно? Учебные заведения лишались финансирования, профессура изгонялась, студенты, успевшие проучиться до октябрьского переворота, в большинстве случаев не восстанавливались в свои учебные заведения. В соответствии с «декретом о земле» большевиками были конфискованы все церковные земли, в том числе и те, что принадлежали монастырям и духовным организациям, дабы лишить их материальной составляющей и ускорить агонию церкви как общественного института.

Сделать это им было жизненно необходимо, но произвольно начать отъем церковных земель они пока опасались. Выручил, как это часто с ними бывало, случай. 18 января 1918 года в Петрограде произошел расстрел демонстрации в поддержку Учредительного собрания. А в ночь на 19 января произошел разгон и самого Учредительного собрания. Через четыре дня была расстреляна демонстрация в поддержку Учредительного собрания в Москве. Только «случайных» жертв этого расстрела насчитывалось 50 человек, раненых оказалось в четыре раза больше — 200 человек. Разумеется, церковь выступила с осуждением кровопролития.

19 января 1918 года патриарх Тихон направил Послание с анафемствованием участникам расправы над невинными людьми и гонителям церкви. Это явилось хорошим поводом для большевиков «ответить» православной церкви, поставив ее для начала «вне закона». Начиналась эта грандиозная акция с обыкновенной журналистской статейки. 25 января 1918 года в «Известиях» появилась заметка большевика М. Рейснера о разделении церкви и государства. Мало кто из прочитавших ее мог предвидеть, что с публикацией невинных, казалось бы, статей большевики начинали многие свои удары по оппозиции. Это понимание появилось в народе к концу 1920-х годов, а пока что опубликованный 5 февраля 1918 года декрет об отделении церкви от государства, для многих, в том числе и среди иерархов православной церкви, грянул как гром среди ясного неба.

Содержание декрета недвусмысленно давало понять, что отныне церковь в России лишалась всех прав юридического лица. А как следствие, и всего имущества, созданного и собранного поколениями народа и стараниями православных деятелей за века ее существования. Главное наполнение любой церковной жизни составляют все же ее служители, клир и миряне. Снижение до минимума физического количества священнослужителей как потенциальных духовных лидеров в России понималась большевиками как первоочередная задача. По стране прокатилась череда жестоких убийств. Мартиролог можно условно открыть со дня гибели священномучеников новой эпохи. В первые месяцы после октябрьского переворота жертвой большевизма пал протоиерей о. Иоанн Кочуров, прославившийся своей проповеднической деятельностью в Северной Америке. Почти следом за ним погиб иерей о. Петр Скипетров, попытавшийся воспрепятствовать проникновению отряда красногвардейцев в Александро-Невскую лавру для конфискации церковных ценностей.

В еще не загнанной в жесткие цензурные тиски российской печати появились несколько официальных выступлений инославного и иноверного духовенства по поводу событий в Александро-Невской лавре. Петроградский раввин Кацнелебоген писал в эти дни: «С чувством особого волнения может говорить еврей о том, чему подвергается в настоящее время Православная Церковь. Только сам носивший кандалы, носивший их долго и бесконечно тяжело, может понять переживания того, кому хотят эти кандалы надеть. Мы знаем одно: религиозное чувство, в течение ряда веков бывшее единственным прибежищем миллионов людей, задето… Мы, только несколько месяцев тому назад освободившиеся от кошмара религиозного гнета, не можем не высказать Православной Церкви и всем ее сынам нашего глубокого сочувствия, не можем отделаться от великой и искренней печали… Поэтому я считаю необходимым, чтобы евреи, своими долгими страданиями купившие себе право быть первыми в ответе на угнетения, выступили с решительным протестом против фактов, подобных имевшим место в Александро-Невской лавре»[15].

Магометанский имам Давлеканов откликнулся на эти события: «Мы, мусульмане, так бережно охраняющие заветы своей религии, относимся с громадным уважением к религиозному чувству инаковерующих и поэтому с особой грустью мы следим за терниями, выпавшими на долю Православной Церкви и ее прихожан»[16].

Даже самые убедительные призывы, исходящие из недр российского общества, от представителей его духовных составляющих были не в силах остановить гонения. 1918 год начался с убийства в Киеве городской чернью митрополита Киевского Владимира (Богоявленского), старейшего на то время иерарха православной церкви. Когда убийцы вывели владыку из автомобиля, в котором привезли его на открытую площадку, митрополит спросил сопровождавших его матросов: «Вы здесь меня хотите расстрелять?» Один из них ответил: «А что ж, церемониться с тобой, что ли?» Тогда митрополит попросил у них разрешение помолиться Богу, на что последовал ответ: «Только поскорее». Воздев руки к небу, владыка молился вслух: «Господи, прости мои согрешения вольные и невольные и приими дух мой с миром!» Потом благословил крестообразно обеими руками своих убийц и сказал: «Господь вас да простит». Во время молитвы и благословения раздались выстрелы, и первосвятитель Киевской церкви упал на землю, обливаясь кровью. Затем убийцы попытались поднять бездыханное тело на штыки. Бездушные палачи не удовлетворились одним лишь расстрелом невинной жертвы — они вонзили еще в тело митрополита штыки и, наклоняясь, били святителя по лицу.

Забиравшие тело митрополита монахи из лавры обратили внимание на следы глумления над телом. Лицо владыки было проколото штыками в разных местах и простреляно. В груди убиенного зияло страшное кровавое отверстие от выстрела. Несколько ребер оказалось выбито, а в боках просматривались раны, нанесенные штыками и пулями. Затылок святителя был исколот штыковыми ударами. И хотя официальная большевистская власть сначала пыталась отстраниться от этого преступления, посредством публикаций в подвластной ей прессе утверждая, что иерарх был убит «неизвестными», но проницательные люди в церковной и мирской среде уловили в этом неминуемое «начало конца».

От террора против отдельных деятелей православной церкви новая власть распространила свои кары на всех, кто так или иначе участвовал в церковной жизни. В практику Чрезвычайных комиссий во многих городах вошли расстрелы из винтовок и пулеметов крестных ходов, а иногда и просто стрельба по прихожанам, оказавшимся рядом с храмом для выражения протеста «плановым» реквизициям церковных ценностей. В 1918–1920 годах подобное стало твориться почти ежедневно во многих городах страны — в Туле и Харькове, Воронеже, Шуе и в городах Тамбовской губернии.

Наряду с этим не стихал и личный террор, направленный против иерархов православной церкви в различных уголках России. 29 июня 1918 года большевиками был утоплен с камнем на шее в реке епископ Тобольский и Сибирский Гермоген. В проповеди, обращенной к пастве, ставшей одновременно и его последним словом, Гермоген произнес: «Я никогда великое, святое дело учения Христа не положу к подножию той или иной политической партии. Я безбоязненно говорил святую правду бывшему самодержцу и не умолчу о ней перед самодержцами новыми. Знаю участь свою, но знаю также и то, что по скончанию своей земной жизни предстану перед Страшным Престолом Судии живых и мертвых, и, когда буду вопрошаем Им, что скажу Ему?»[17] Участь архиерея разделила и делегация прихожан, прибывшая в местный совет с просьбой освободить архиерея.