Две жены для Святослава - Елизавета Дворецкая

– Я не помню, – честно ответила Прияна.

– Но как ты можешь не помнить? Тебе было на год больше, чем мне, а я все про себя помню.

– У нас Кощей забрал память. Мама ведь тоже не помнит? Ты сто раз у нее спрашивала.

Орча помолчала.

– Если бы меня забрал Кощей, я бы ничего не забыла! – пробормотала она. – Ни капельки! И теперь бы я точно знала, как там все!

Прияна вздохнула. Когда она пыталась что-то вспомнить о своем пребывании в Кощеевом подземелье, в памяти вставал лишь отец и его рассказ. Но зато как выразительно звучал его голос, как искусно и красноречиво велось повествование! Она как наяву видела перед собой то, о чем он говорил: огромные палаты, где за столом сидели по триста красиво одетых мужей и триста нарядных жен, золотые чаши, сиявшие так, что не требовалось огня, роскошные цветные одеяния на стенах – вроде тех, что киевская княгиня Эльга присылает в подарок своему деверю, воеводе Хакону из Смолянска, и княгине Прибыславе. Видела и самого властелина Закрадья – высокого, как дерево, темного, почти неразличимого. Наверное, она просто боялась на него смотреть, вот и не запомнила ничего толком.

Болтались в голове лишь смутные воспоминания, что какой-то срок – не то до своей временной смерти, не то после – она долгие дни сидела в избе и ее не пускали гулять. Они оставались тогда вдвоем с матерью: бабка Рагнора уже умерла, а сестра Ведома как раз убежала замуж. Дома было скучно. Даже девочек поиграть к ней не пускали почему-то. Эти обрывки сливались с ярким впечатлением от отцовского рассказа, и Прияна уже не могла различить, где свои воспоминания, а где впечатления от чужих слов. К тому же впечатления и образы, рожденные отцовским рассказом, казались куда ярче и полнее.

Вся земля Смолянская знала, что обе дочери покойного князя Свирьки побывали на том свете. Но родители погибли в один день, прямо сразу после тех событий, и их уже ни о чем не спросишь…

Да и все потом изменилось. В Свинческе появился новый князь – Станибор, дальний родич матери. Жену ему привезли из Киева – она приходилась родственницей тамошней княгине Эльге и правнучкой Олегу Вещему. Воеводой у князя стал Равдан – муж сестры Ведомы. Прияна жила при них. А еще имелся воевода Хакон – он обретался в новом городе Смолянске, в десяти поприщах отсюда, и следил за тем, как смолянские мужи нарочитые собирают дань для киевских князей.

И туда, в Киев, однажды вместе с данью предстояло уехать и Прияне. Чтобы стать новой княгиней Русской земли. Ибо почти сразу после того, как она вернулась с того света, а отец и мать туда отправились, ее обручили со Святославом, сыном Ингвара киевского.

Вскоре после того обручения – весной, как сошел с Днепра лед – Святослав проезжал через Смолянскую землю, направляясь на Ильмень. Там по решению Ингвара заложили новый город, названный Святославлем. Но не прошло и двух лет, как Ингвар погиб во время полюдья в Древлянской земле, и Эльга спешно вызвала сына назад в Киев. Когда он той зимой ехал с севера на юг, то очень торопился: переночевал в Смолянске, а сюда, в Свинческ, заехал лишь на вечер ради родственной вежливости. К его приезду уже собрали войско, и на следующий же день Святослав со своей дружиной ушел дальше, вниз по Днеру, а с ним и Равдан со смолянами.

С тех пор миновало шесть лет, но Прияна больше ни разу не видела своего жениха. Считай, вообще не видела, – думала она, понимая, что за эти шесть лет тот мальчик, с которым она говорила в гриднице, перестал существовать. А тот мужчина, который из него получился, был ей совершенно незнаком. Увидит – не узнает. Ведь, наверное, он и ростом стал повыше?

Войдя в возраст невесты, Прияна все чаще задумывалась о своей судьбе и все с большим нетерпением ждала ее решения. Русская земля! Киев! Этот далекий край и его владыки казались ей даже менее знакомыми и понятными, чем Закрадье и его темный повелитель.

* * *

Никого из киевлян при обозе, конечно же, не оказалось: только свои, не считая купцов, едущих дальше – ловатичей, поозёр, ладожан, плесковичей. Это был обычный торговый обоз, который уходит из Киева вверх по Днепру сразу, как встает река и устанавливается санный путь, и увозит на север товары, доставленные летом от греков. Тем не менее приход киевского обоза считался самым значительным событием между Колядой и Медвежьим днем. По этому случаю к князю собирались все нарочитые мужи из Смолянска, Свинческа и окрестностей, торговые гости распродавали привезенное и закупали меха зимней добычи. На княжьем дворе готовились к пиру: пекли хлеб, ставили новое пиво.

В назначенный день из Смолянска прибыл воевода Хакон – или Пламень-Хакон, как его звали почти от рождения. Знатностью он не уступал князю Станибору, ибо приходился родным младшим братом покойному киевскому князю Ингорю и, соответственно, дядей нынешнему князю Святославу. Рослый мужчина, чуть за тридцать лет, красивый, с рыжей бородой и такими же рыжими волнистыми волосами, он с молодости любил одеваться в красное, и сейчас на нем тоже был кожух из щипаного бобра – дорогого меха, приличного только людям знатного происхождения, – покрытый красной шерстью с красной же шелковой отделкой.

Прияна смотрела на него с волнением. Свинческие купцы, люди Станибора, уже рассказали, что никаких особенных новостей не привезли, но она все же надеялась, что люди самого Хакона знают больше.

Старая, еще воеводой Хрингом выстроенная гридница наполнилась народом: послушать новости полуденных земель собрались лучшие люди Свинческа и окрестных поселений. И все с любопытством косились на Прияну. Старшие хорошо помнили войну с Киевом, после которой тогда еще маленькую дочь погибшего в сражении князя Сверкера обручили с сыном его победителя. Девочка выросла и стала взрослой девушкой, годной в жены. И все эти восемь лет над Прияной подшучивали: дескать, как там жених, не едет ли? Она уже слышать не могла эти шуток.

Старики переглядывались, но кланялись ей при встрече с самым почтительным видом. Всякий согласился бы, что эту девушку сами боги предназначили стать княгиней могущественной державы. Правильные черты ее лица были основательны, губы полны и ярки, лоб высок и широк – сказывались северные предки, – тонкие брови внешними концами приподнимались к вискам. Большие серые глаза смотрели так пристально и пытливо, что люди старались не встречаться с ней взглядом – особенно помятуя о ее замогильном прошлом.

Приветствуя гостей, она стояла возле сестры, воеводши Ведомы, – прямая, с гордо поднятой головой. Казалось, держать осанку ей помогает тяжесть светло-русой косы ниже пояса. На шитом серебром очелье висели по сторонам лица кольцевидные привески из серебра, звеневшие при движении. На пир Прияна оделась в свейское платье: голубую льняную сорочку, синий хенгерок с отделкой узорного темно-синего шелка, заколотый крупными позолоченными застежками, унаследованными от бабки Рагноры. На шее и на груди между застежками висели ожерелья из синих и желтых бусин с серебряными подвесками.

Ясное лицо ее было холодно и невозмутимо. Во всей Смолянской земле не нашлось бы более знаменитой невесты: все знали, что Прияслава, Сверкерова дочь, происходит от древних королей земли варяжской и от исконных князей смолянского племени, а к тому же побывала на том свете и вернулась живой. Ее родным не дали бы покоя сваты, но весь свет знал также и то, что она обручена.