Дыши со мной - Джессика Парк

Энни. Мысли о ней причиняют боль, потому что эти отношения я тоже испортила. Она единственная, кто не отвернулся от нас с Джеймсом, когда умерли родители. Именно Энни отправилась в аэропорт О’Хара в ночной рубашке, прилетела из Чикаго в Бостон, а затем проехала более трех часов, чтобы найти нас в больнице в штате Мэн. Именно Энни отвезла нас с Джеймсом обратно в родной дом в Массачусетсе. Хотя после смерти родителей он больше не казался мне родным. Она организовала похороны и, вероятно, была в курсе более ужасных подробностей, чем мы. Она одевала меня в день похорон, заставляла есть и даже ходить в душ, когда я не могла справиться с банальными ежедневными потребностями. Три недели она поддерживала нас с Джеймсом так, как никто другой. Потом мы переехали к Лизе, сестре моей матери, а Энни вернулась в Чикаго. После этого я уже не могла спокойно слушать ее голос по телефону.

Он разрывал мне сердце. Энни так сильно напоминала мне о смерти матери, что я не могла этого вынести. Поэтому я оттолкнула ее. Но Энни не сдавалась, она выдержала множество неотвеченных звонков и писем. Даже когда я вычеркивала ее из жизни, она продолжала бороться изо всех сил за наше финансовое благополучие. В конце концов, Лиза наняла нам семейного адвоката, окончательно разрывая связь. Наш новый адвокат замечательный, но он не Энни.

Покачав головой, я снова начинаю бежать, но, как только замечаю общежитие, перехожу на шаг. Я засовываю телефон за пояс спортивных штанов и завязываю конский хвост. Теперь, когда ужасная пробежка закончилась, я признаю, что действительно чувствую себя хорошо. Хотя мышцы болят и я совершенно выдохлась, но чувствую необычный прилив бодрости. Мне нравится. На самом деле, дойдя до ступенек Ребер-Холла, я жалею, что не пересилила себя и не выдержала все сорок пять минут.

На входе едва не сталкиваюсь с коренастым блондином в шортах и облегающей футболке. Он пропускает меня и придерживает дверь.

– Прекрасный день для пробежки.

– Что?

– Лучшей погоды и желать нечего. – Он поправляет на руке держатель для плеера и улыбается. – Свежо, но не холодно. Терпеть не могу, когда холод сковывает мышцы во время бега.

Он думает, что я тоже спортсменка, и чувствую себя обманщицей, когда отвечаю:

– Ох. Да, мне тоже не нравится. На улице и правда замечательно. – Я переступаю порог. – Хорошей пробежки.

– Спасибо. Увидимся.

Парень с плеером на руке спускается по ступенькам, вращая плечами по кругу.

Я тоже разминаю плечи, поднимаясь по широкой лестнице на свой этаж.

Вращение плеч. Стоило раньше о них вспомнить, но лучше поздно, чем никогда.

А вообще, я собираюсь сделать даже больше. Захожу в свою комнату, хватаю с верхней полки шкафа полотенце, складываю его пополам и стелю на жесткий пол. Встаю на четвереньки и начинаю опускаться на руках. Двадцать отжиманий не должны оказаться такими уж трудными. Но даже облегченные отжимания (я отказываюсь называть их «девчачьими») уже на седьмом подходе заставляют трястись руки. На сегодня хватит и десяти. Теперь качаем пресс. Двадцать скручиваний прямо и по десять на каждый бок. Меня сейчас стошнит. Встаю делать выпады – пятнадцать вперед, пятнадцать назад. Неуклюже и шатко, но я их сделала.

Это начало. И так больше физической активности, чем за все последнее время. Меня и раньше трудно было назвать спортсменкой, но дома я иногда ходила с друзьями в тренажерный зал. Когда-то. В нашей семье настоящий спортсмен Джеймс. Или должен им быть. Наверное, он никогда не простит меня за то, что я все испортила. И я не могу винить его за это. Его ненависть заслуженная.

«Стоп, стоп, стоп», – приказываю я себе.

Раздается сигнал электронной почты, и я со стоном поворачиваюсь, чтобы прочитать письмо. Наверняка меня предупреждают о надвигающейся опасности, и требуется срочно перевести деньги какому-нибудь принцу с экзотическим именем. Но написала тетя Лиза, с которой мы с Джеймсом прожили последние четыре года. После смерти родителей стало невыносимо оставаться в своем доме. Теперь с ним связано слишком много болезненных воспоминаний. Мы не захотели его продать, и Лиза сдала его незнакомым людям.

Не веря своим глазам, я просматриваю письмо. Оно пестрит фальшиво веселыми восклицательными знаками. Я игнорирую фразы идиотских любезностей. Письмо гласило: раз мы с Джеймсом теперь учимся в колледже, то технически уже взрослые, поэтому «можем вернуться» в родительский дом. Судя по всему, арендаторы съехали, и Лиза увидела возможность от нас избавиться.

Так и есть, потому что дальше в письме говорится, что она отправила все наши вещи на старый адрес. И вишенка на торте – на День благодарения она едет с друзьями в Новый Орлеан, без нас. Как-то так.

Мне нужна мама. Я так отчаянно жажду ее объятий, что становится физически больно. Как же отвратительно, когда у тебя никого нет. Раньше я обманывала себя, считая, что смогу сблизиться с Лизой и она сможет частично заменить мне мать. Но Лиза никогда даже не пыталась скрыть, что равнодушна к племяннице и племяннику. Возможно, мы с Джеймсом слишком напоминали ей сестру, а может быть, дело в том, что Лизе чуть за тридцать, она одинока и предпочитает свою независимость семейной жизни.

И все же ее дом и наш тоже. Точнее, был. Там наши с Джеймсом комнаты.

Гостевые комнаты. Ни в коем случае не любимое семейное гнездышко, но, по крайней мере, они были нашими.

Ноги горят, когда я выхожу из комнаты. Моя тетя та еще сучка. Столько раз я оправдывала ее равнодушие к нам, но теперь отказываюсь продолжать. Ее горе и утрата в такой же мере и наши с Джеймсом.

Я громко топаю вниз по лестнице общежития, продолжая мысленную тираду. Как же я устала от Лизы и ее дерьмового отношения. Я не из тех, кто жалуется на чье-то отношение, но если бы у меня умерла сестра, я была бы намного добрее к ее детям. Окутывала бы их безмерной любовью. Вместо этого Лиза делала лишь самый минимум. Я достигаю лестничной площадки и продолжаю спускаться на цокольный этаж, кипя от гнева. Мы даже не были обузой ее кошельку.

Я вхожу на самый нижний этаж общежития и поворачиваю налево. Если расположение комнат совпадает, тогда он живет прямо подо мной, только через несколько этажей.

Эгоистка. Она полнейшая эгоистка. К черту. К черту ее.

Не раздумывая, я стучу в дверь. Мне нужна помощь.

– Привет, соседка, – Крис улыбается мне. Он сидит за столом с книгой в одной руке и карандашом в другой.

– Привет. – Конечно же, теперь до меня доходит, как глупо было заявиться сюда в таком измученном состоянии. Но я не сбегаю. На секунду отвлекаюсь, находя крайне милым то, что в век технологий Крис все еще использует карандаш. – Прости, похоже, ты занимаешься. Не хотела тебе мешать. Просто… – Я изо всех сил пытаюсь отдышаться, отчасти из-за того, что быстро бежала по лестнице, отчасти от волнения. Я упираю руки в бока и смотрю вниз.