Вчерашняя быль - Андрей Ефимович Зарин

к ночным тревогам и, уже совершенно бодрый, встал с кровати и начал поспешно одеваться, отвечая на тревожные вопросы жены. Откуда он может знать, зачем его требуют?.. На казнь? Не может быть! Он оделся, положил в карман часы и вышел. При его входе в кухню, тюремный рассыльный Хряпов торопливо встал с табуретки и, зажав в руке папиросу, вытянулся по-военному. -- Ты не знаешь, что там такое? -- Не могу знать, ваше высокоблагородие, а только погнали экстрой, чтобы, говорит, чичас. Сам начальник. Тревога там... -- Ну, иди! Я сейчас! Кротов осторожно прошел в кабинет, Суров не спал и сидел на диване, спустив голову на облокоченные руки. При входе Кротова, он поднял голову и взглянул на него тупым взглядом. -- Чего ты не спишь? -- с нежным упреком сказал. Кротов. -- Так, -- вяло ответил Суров, поднимаясь с дивана. -- Ты куда это? -- В тюрьму. Прислали за чем-то... -- В тюрьму? -- Суров сразу преобразился. Глаза его вспыхнули. -- На казнь? -- Не может быть, -- ответил Кротов, идя в переднюю, -- меня бы предупредили днем, да я и отказался. Он оделся и, кивнув Сурову, вышел в переднюю. Резкий холодный ветер рванул из-за угла и осыпал Кротова сухим снегом, который крутился вдоль всей улицы белой пылью. Кротов поднял воротник, завернулся в свой енот и зашагал по улице. Рядом с ним появилась высокая фигура Хряпова. Они молча дошли до тюрьмы. Двор, по обыкновению, был ярко освещен и свет, ударяя в высокую стену, скользил по ней кверху мутным красным отблеском, в отсвете которого маленькие темные окна казались черными дырами. Сторож тотчас отворил калитку. Кротов перешел двор, сбросил шубу на руки Хряпову и вошел в дежурную. Действительно, что-то необычайное произошло в стенах тюрьмы. Начальник с горячностью и раздражением говорил Виноградову, который был дежурным: -- Что вы говорите, обнявшись ехали. После этого их обыскивали! Дыра в стене! Вот! Дыра!.. Пробили, батенька, вот! А вы: "Обнявшись ехали". Всех вон! В три шеи! И старшую вон, и Клюшеву эту! Я их! А это наверное уголовные. Ну, да я узнаю! Он обернулся, увидел Кротова и ухватил его под руку. -- Вас-то и надо! Скорей, скорей, идем! -- и, потащив Кротова по коридорам, по дороге, он взволнованно заговорил: -- Подвели подлецы, не доглядели. Отравились. Оба... Да, да! Вот, батенька, Макаров и Холина! Вот! В разных концах, батенька, а? В стене дыра: кулак пролезет. Вот! Не иначе, уголовные. Я дознаюсь. Честовский у того, а вы, батенька, к ней. Сейчас Салазкин там. Спасите ее! В ножки поклонюсь, вот! -- Давно? -- спросил Кротов. -- А шут их знает! Надзирательница, каналья, после смены увидела. В одиннадцать! А? Вот! Они шли по коридорам, а надзиратель торопливо бежал перед ними и отворял одну дверь за другою. Кротов чувствовал, как у него замирает сердце от жгучей боли. Они спустились по лестнице в подвальный этаж. В конце коридора Кротов увидел свет, падающий из раскрытой камеры. -- Вон! -- сказал начальник. Корпусный офицер быстро подошел к ним. -- Жива еще! -- сказал он. -- Ну, спасайте, батенька, -- сказал Начальник, -- велел во всём слушаться вас, как меня. Вот! А я побегу! Начальник повернулся и торопливо пошел назад в сопровождении корпусного, а Кротов подошел к камере, из которой пахнуло на него тяжелым смрадным запахом грязной параши, переступил порог и остановился подле койки. XIV. Освещенная холодным светом электрической лампочки с потолка, с грязными, исцарапанными, голыми стенами, с одиноко стоящим сосновым столиком, с раскрытой смердящей парашей, камера производила на Кротова гнетущее впечатление, а освещенное узкое окошко с черными прутьями железной решетки еще усиливало его. -- Откройте форточку, -- тотчас приказал он. Надзирательница поспешно придвинула табуретку, влезла на нее и, вытянувшись на носках, раскрыла форточку. Струя морозного воздуха влилась в камеру. Кротов перевел дыхание и нагнулся к больной. Салазкин почтительно отодвинулся. Ноги девушки были прикрыты байковым платком, расстегнутая блуза обнажала полные плечи и высокую грудь. Девушка лежала навзничь, закинув голову, и распустившиеся волосы рассыпались по подушке и свешивались с койки. Тонкий нос заострился, на щеках горел лихорадочный румянец, полные губы были полуоткрыты и из них вылетало хриплое дыхание; широко раскрытые глаза смотрели неподвижно, и от расширенных зрачков казались совершенно черными. Кротов взял ее руку и приложил ухо к груди. -- Все время так. Сначала без дыханья была, -- тихо объяснил фельдшер. -- Чем отравилась? -- Надо быть, кокаином. Вон! -- и он указал рукою на столик. -- Идите сейчас в госпиталь, -- сказал Кротов, -- и пришлите за ней носилки. А потом распорядитесь сделать ванну... Там есть у нас свободная камера. Скорее, голубчик! Фельдшер вышел. Кротов подошел к столику. На столе стояла медная Кружка, а рядом с нею лежала деревянная ложка. И на столе, и на стенках кружки, и на ложке Кротов увидел рассыпанные, характерные своим строением мелкие кристаллы. Он попробовал на язык и тотчас почувствовал горечь. Салазкин определил верно. Кротов обратился к старшей с расспросами. Та с горячностью заговорила: -- Пошла, как обыкновенно, в середине смены проверку делать, заглянула, а она подле порошка и лежит. Ну, и вошла? -- А раньше не смотрели? -- Как не смотреть! После молитвы смотрели. Клюшева смотрела и удивлялась даже. Такая, говорит, веселая стала, а она и точно: по камере так-то скоро ходила, руками взмахивала и все говорила что-то. Смеялась, пела однова. Совсем здоровая... Кротов оживился. Если 4 часа прошло и она еще дышит и слышен пульс -- значит, спасти можно! -- А что нашли в камере? Рвало? -- Очень даже. Вся испачканная была. Ну, мы ее водою. Потом вытерли и на койку. Сам пришел, корпусный, дежурный. Трубочку железную нашли, а в стене дырка! -- надзирательница показала рукой, и Кротов увидел в уровень с полом дыру в стене, величиною с кулак, словно прогрызенную мышью. -- Бельем закидано было, -- сказала с раздражением старшая. -- Теперь господин начальник меня винит, а я что? Я свою службу исполняю. Я у ей три обыска делала, а где ж это увидеть... -- А где трубочка? Большая? -- Нет, вроде как от лейки. Начальник себе взяли. В это время по коридору раздались грузные шаги служителей, и они вошли в камеру, оставив у дверей носилки. Кротов помог им поднять девушку и сам придержал