Петербургские ювелиры XIX – начала XX в. Династии знаменитых мастеров императорской России - Лилия Кузнецова

На счастье, перед арестом Агафон Фаберже успел спрятать у надёжных друзей несколько драгоценных полотен и большой кубок из золота высокой – 80-й (современной 833-й) пробы. Да и покупатель, с которым тогда почти удалось договориться, подтвердил желание приобрести предлагаемые вещи. К тому же он согласился выложить только за раритетную вещь из благородного металла 100 000 долларов. Агафону Фаберже пришлось поверить на слово, что как только швейцарец Георг Эд. Брёмме, уехавший из Петрограда 21 октября 1920 года, окажется за границей, обязательно и безотлагательно отдаст в устойчивой американской валюте деньги, вырученные за заранее подготовленные сделки, Лидии Александровне Фаберже. Больше Агафон Карлович этого купца, оказавшегося столь непорядочным, не видел, а потом уже от друзей с негодованием узнал, что бессовестный обманщик, оказывается, на всех углах «сожалел», что якобы доверенные ему картины оказались копиями, роскошные бриллианты – фальшивыми камушками, а массивный золотой кубок вдруг превратился в устах вруна в ничего не стоящую «медяшку».

Только в декабре 1927 года многострадальный А.К. Фаберже смог с помощью местных жителей пересечь по льду на финских саночках Финский залив и добраться со второй женой и крошкой-сыном Олегом до спасительных Териок. Золотой же кубок зажил своей жизнью, многократно переходя от очередного маклера в руки следующего владельца, пока не попал в США.

Век назад сию раритетную вещь, судя по надписи на тулове, вручили 25 июня 1833 года офицеры Кавалергардского полка на прощание своему командиру генерал-адъютанту графу Степану Фёдоровичу Апраксину. Тот почти три десятка лет прослужил в этом полку влившись в дружеский коллектив в 1804 году ещё безусым двенадцатилетним юнкером, а потом бок о бок с сотоварищами храбро сражался в битвах при Кульме, Лейпциге, Фер-Шампенуазе и под Парижем. С августа 1824 года Степана Фёдоровича, получившего за боевые заслуги ордена Св. Владимира с бантом и Св. Анны (правда, не высших степеней), назначили командиром полка и не ошиблись в выборе. Граф оказал 14 декабря 1825 года неоценимую поддержку Николаю I, поскольку кавалергарды благодаря Апраксину не только без колебаний присягнули новому императору, но и затем по Высочайшему приказу атаковали восставших на Сенатской площади. На следующий день благодарный монарх произвёл Степана Фёдоровича в генерал-майоры. Теперь же, через два года после успешного подавления Польского восстания граф Апраксин расставался по Высочайшему приказу со своими сотоварищами-подчинёнными, и августейший покровитель сделал заслуженного военачальника командующим Гвардейской Кирасирской дивизией, а вскоре пожаловал любимцу ещё и чин генерал-лейтенанта. Потому-то кубок, по обычаю поднесённый на добрую память благодарными кавалергардами своему покидающему полк командиру, увенчивает форменная шапка императорских кирасир, искусно выполненная мастером И.-Х. Барбе из благородного металла.[70]

В начале 1832 года Николай I повелел исполнить для русской великой княгини Марии Павловны, супруги великого герцога Саксен-Веймар-Эйзенахского, браслет со своим портретом. Однако почему всемогущий монарх вдруг решил пожаловать родной сестрице столь престижный подарок, вручаемый обычно в знак наивысшего благоволения? В поисках ответа пришлось поломать голову.

Императрица Мария Феодоровна незадолго до смерти, по духовной от 21 января 1827 года, отписала два памятных червонца-дуката с многозначительной надписью: «Wohl dem der an seinen Kindern Freude erlebt» («Благополучие тому, кто испытывает радость за своих детей»), доставшихся ей от матери, именно дорогим Николаю и Марии. Правда, августейшая матушка в 1812 году предназначала одну из монет любимому первенцу Александру «в благодарность за счастие, доставляемое им мне, и в знак моей радости, что он достигнул высшей степени славы как своими военными победами, так и своим нравственным превосходством». Шла тяжёлая кровопролитная Отечественная война, Петербург чуть не оказался в смертельной опасности, но французы не смогли надолго удержаться в спалённой пожарами Москве и вынуждены были спешно покинуть старую столицу, а теперь русские войска громили ослабевшие полчища захватчиков. Старая царица молила Господа Бога о сыне-императоре, «чтобы с каждым днем крепли и развивались Им высокие и прекрасные качества, которыми Он наделил моего сына; чтобы Он даровал ему силу с твёрдостью и достоинством перенести ниспосланное ему испытание и горе; чтобы он, надеясь на Божью помощь, не падал духом, победил бы своих врагов и прославил бы свою державу, так что народ любил бы и благословлял его, называя своего государя Освободителем угнетенных народов. Господь услышал мою мольбу и предчувствие мое сбылось. Надеюсь также на милосердие Божье, что он исполнит и теперешнюю молитву мою, дарует императору силу привести его труд к желаемой цели, чтобы во всех частях администрации водворилось правосудие и любовь к добру, чтобы народ его благоденствовал и был бы так счастлив, как того желает его монарх, и чтобы наконец прекрасное прозвище „Благословенный" данное ему народом, осталось за ним вовеки».

Теперь, спустя 15 лет, заботливая матушка просила следующего сына-самодержца беречь сей червонец «как фамильную вещь» и искренне желала: «Дай Бог, чтобы на священную особу императора Николая перешли все те благословения, которые я ниспосылала на его брата, дай Бог ему окончить дело, начатое императором Александром, и чтобы он неусыпно заботился о счастье, благоденствии и нравственности своего народа, тогда он будет благословлен Господом точно так же, как и я благословляю его ежедневно, и будет любим своим народом».

Другой же дукат августейшая матушка, помимо драгоценностей, завещала дочери: «любезной Марии, оказавшейся во всех случаях жизни достойной моей любви и заслужившей всеобщее уважение», чтобы «высказать ей еще раз, как я люблю её и как я довольна ею». Конечно же, вдовствующая императрица очень сожалела, что у неё были «только два такие червонца», она желала бы дать счастливую монету-талисман «каждому из моих детей, так как все они одинаково дороги для меня и всех их я одинаково благословляю».[71]

Дукат действительно принёс дочери императрицы Марии Феодоровны счастье в детях. Оправдалось предвидение Екатерины II о столь твёрдом характере внучки, что той следовало бы «родиться мальчиком», поскольку «она сущий драгун, ничего не боится, все её склонности и игры мужские», а «любимая её поза – упереться обоими кулаками в бока и так расхаживать».[72] Отличная шлифовка графиней Шарлоттой Карловной Ливен поведения, манер и характера принцессы превратила Марию в прекрасно воспитанную и чрезвычайно вежливую особу, скорее хорошенькую, нежели красивую. «Она знала, как обращаться с людьми. Ее вежливость по отношению к окружающим, включая самых простых людей, с которыми она встречалась, не знала пределов. Она никогда не забывала поблагодарить за малейшую услугу. Когда она выходила из экипажа, она поворачивалась, чтобы кивком головы поблагодарить кучера, и это было отнюдь не формальностью, а сердечной потребностью. Она всегда думала о тех, кто ей оказывал внимание, чтобы ответить им тем же».[73]