Мозг Кеннеди - Хеннинг Манкелль

Третий мотив — неизвестная альтернатива.

Что-то, что даже представить себе невозможно. Пока мозг не найден, эта неизвестная альтернатива должна оставаться. Нельзя упускать из виду неизвестное обстоятельство.

В эти ранние часы на улице все еще было темно. Луиза встала, опять подошла к окну. Дождь, фары автомобилей мерцали. Ей пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть. Что же он искал? Она почувствовала дурноту, надо выйти наружу.

В начале восьмого она упаковала бумаги Хенрика, расплатилась за гостиницу и с чашкой кофе расположилась в помещении, где подавали завтрак.

За соседним столиком мужчина и женщина репетировали диалог из какой-то пьесы. Мужчина, совсем старик, близоруко щурясь, читал по тетрадке с ролью, руки у него дрожали. Женщина в красном пальто монотонно произносила свои реплики. В пьесе речь шла о разрыве, сцена разыгрывалась в прихожей или, возможно, на лестничной площадке. Но кто кого оставил — он ее или она его, — Луиза определить не могла.

Допив кофе, Луиза вышла из гостиницы. Дождь перестал. Она зашагала вверх по улице к квартире Хенрика. Усталость опустошила ее, внутри саднило. Я не буду заглядывать далеко вперед, только на один шаг. Один шаг, не больше.

Она села за кухонный стол, избегая смотреть на хлебные крошки, по-прежнему рассыпанные там. Снова пролистала ежедневник. То и дело встречалась буква «Б». Она перебирала имена: Биргитта, Барбара, Берит. Нигде ни намека на объяснение. Откуда этот интерес к президенту Кеннеди и его мозгу? Что-то втемяшилось ему в голову. Реально ли то, что он искал, или только символ? Существует ли разбитая ваза на самом деле или это лишь мираж?

Она заставила себя открыть дверцу гардероба и обыскать карманы. Нашла мелкие монеты, в основном шведские, и парочку евро. В кармане куртки лежал грязный билет на автобус, а может, на метро. Она принесла билет на кухню, зажгла настольную лампу. Мадрид. Значит, Хенрик ездил в Испанию, об этом он ей не рассказывал, она бы помнила. Зачастую все, что он говорил о своих поездках, состояло в упоминании места пребывания. Но он никогда не объяснял, почему ездил, называл цель, а не намерения.

Луиза вернулась к гардеробу. В кармане брюк обнаружила высохший цветок, рассыпавшийся в ее пальцах. Больше ничего.

Она принялась осматривать рубашки. И тут раздался звонок в дверь. Луиза вздрогнула. Звонок резанул ее. Сердце громко стучало, когда она пошла в прихожую открывать. Но там стоял не Хенрик, а невысокая девушка с черными волосами и такими же черными глазами, в застегнутом до подбородка пальто.

Девушка выжидающе посмотрела на Луизу:

— Хенрик дома?

Луиза расплакалась. Девушка чуть отступила назад.

— Что ты здесь делаешь? — испуганно спросила она.

У Луизы не было сил отвечать. Она повернулась и прошла на кухню. Услышала, как девушка осторожно закрывает входную дверь.

— Что ты здесь делаешь? — повторила она.

— Хенрик умер.

От неожиданности девушка часто задышала. Замерев на месте, она пристально глядела на Луизу.

— Кто ты? — спросила Луиза.

— Меня зовут Назрин, я жила с Хенриком. Возможно, до сих пор живу. Во всяком случае, мы — друзья. Он — самый лучший друг на свете.

— Он умер.

Луиза встала, пододвинула стул девушке, все еще стоявшей в пальто, застегнутом до самого подбородка. Когда Луиза рассказала о том, что произошло, Назрин медленно покачала головой.

— Хенрик не мог умереть, — тихо сказала она.

— Не мог, я согласна с тобой. Он не мог умереть.

Луиза ждала какой-нибудь реакции Назрин. Но не дождалась. Назрин начала задавать осторожные вопросы. Похоже, думала, что неправильно поняла слова Луизы.

— Он был болен?

— Он никогда не болел. Кроме детских болезней вроде кори, которых мы практически даже не заметили. В подростковом возрасте у него какое-то время часто шла кровь из носа. Но это прошло. Сам он считал причиной то, что жизнь идет слишком медленно.

— Что он имел в виду?

— Не знаю.

— Но он же не мог просто взять и умереть. Так не бывает.

— Не бывает. И тем не менее это произошло. То, чего не бывает, самое ужасное, что может случиться.

Внезапно Луиза ощутила растущее бешенство, оттого что Назрин не заплакала. Она словно бы осквернила память Хенрика.

— Пожалуйста, уходи, — произнесла она.

— Куда же я пойду?

— Ты пришла встретиться с Хенриком. Его больше нет. Ты должна уйти.

— Я не хочу уходить.

— Я даже не знаю, кто ты такая. Он никогда о тебе не упоминал.

— Он говорил, что никогда не рассказывал тебе про меня. Нельзя жить без тайн.

— Так и сказал?

— Говорил, что этому научила его ты.

Гнев Луизы утих. Она почувствовала стыд.

— Мне страшно, — сказала она. — Меня всю трясет. Я потеряла моего единственного ребенка. Потеряла собственную жизнь. Сижу здесь и жду, когда рассыплюсь.

Назрин встала, прошла в комнату. Луиза слышала, как она захлюпала носом. Вернулась она не скоро, пальто было расстегнуто, черные глаза покраснели.

— Мы договорились совершить «длинную прогулку». Так мы это называли. Обычно шли вдоль воды, как можно дальше от города. По дороге туда мы молчали, на обратном пути разрешалось говорить.

— Как получилось, что девушка по имени Назрин говорит без акцента?

— Я родилась в аэропорту, в Арланде. Мы просидели там два дня, ожидая, когда нас отправят в какой-нибудь лагерь для беженцев. Мама родила меня на полу возле паспортного контроля. Все произошло очень быстро. Я родилась там, где, собственно, начинается Швеция. Ни у мамы, ни у папы паспортов не было. А я, родившаяся там, на полу, сразу получила шведское гражданство. Один из полицейских, работавших тогда на паспортном контроле, по-прежнему иногда звонит.

— Как ты познакомилась с Хенриком?

— В автобусе. Мы сидели рядом. Он вдруг засмеялся и показал на надпись, сделанную тушью на стенке автобуса. Я не нашла в ней ничего смешного.

— Что там было написано?

— Не помню. Потом он как-то зашел ко мне на работу. Я стоматологическая медсестра. Хенрик засунул себе в рот вату и сказал, что у него болит зуб.

Назрин повесила пальто на вешалку. Глядя на нее, Луиза представила себе, как она выглядит голой в постели с Хенриком.

Она протянула ладонь через стол и сжала руку Назрин.

— Ты должна кое-что знать. Я была в Греции. Ты — здесь. Что-нибудь случилось? Он изменился?