Фрактальный принц - Ханну Райаниеми

Глупая девчонка. Это первый урок Кафура. Заставь его поверить в сон и никогда не позволяй просыпаться.

— В Сирре нет большей чести, чем общение со сплетенными, а честь важнее красоты, — говорит Таваддуд. — А что вы видите этим глазом? — спрашивает она с озорной улыбкой. — Все, что пожелаете?

— Хотите посмотреть? — предлагает он.

Таваддуд молча снимает атар-очки и щурится от яркого света. Абу Нувас поворачивает их в своих руках и произносит Тайное Имя, неизвестное Таваддуд.

— Теперь попробуйте.

Она смущенно принимает очки и надевает их. Таваддуд моргает, ожидая увидеть привычный хаос местного атара, цифровую тень реальности. Печати дворцов оберегают Осколки от большей части диких кодов, но даже здесь атар, как правило, заполнен древними спаймами и шумами.

Но она видит совсем другой Сирр.

Город превратился в гигантскую подвижную паутину света. База Соборности по-прежнему здесь, сияющая звезда в центре, а все остальное сменилось сложной, постоянно меняющейся сетью: яркие пряди, то появляющиеся, то исчезающие, плотные раскаленные потоки, протянувшиеся до самого горизонта, внезапные вспышки активности, напоминающие гнезда огненных насекомых. Уже через мгновение Таваддуд начинает моргать. Смотреть на эту картину — все равно что на Солнце.

— Вот что видим мы, мухтасибы и муталибуны, говорит Абу. — Вот что собирают для нас Кающиеся, кровь Сирра. Торговля гоголами. Торговля техникой Соборности. Труд джиннов. И еще, — он понижает голос, — торговля воплощением. Это как работа в саду, где мы должны решать, где надо посадить растение, а где выкорчевать, чтобы Сирр мог существовать и дальше. Вот поэтому я и помогаю вашему отцу. И поэтому чувствую себя маленьким.

Таваддуд еще раз моргает, и видение рассеивается, сменяясь атаром — его каракулями на людях и зданиях, искаженными белым шумом дикого кода. Она снимает очки.

— В таком случае я рада, что взяла вас с собой на встречу с Бану Сасан, — медленно произносит она. — Мы нередко кажемся себе маленькими, когда смотрим на вещи издалека.

— Ваша сестра говорила, что мы поладим, — Абу снова берет Таваддуд за руку и дарит ей улыбку, значение которой она никак не может разгадать.

Это будет труднее, чем я думала.

Подъемник, лязгая и скрежеща, добирается до основания Осколка, а затем с еще большим шумом трансформируется в трамвай. Он несет их по широким улицам Тени к центру города, а потом вдоль узких каналов, уходящих к морю, продолжает путь к Базе и Бану Сасан.

Миели парит в спаймскейпе, она призрак в призраке корабля. Здесь представлены все предметы из интеллектуальной материи — от мельчайшего винтика «Перхонен» до системных объектов Магистрали. Реальность, снабженная интерпретациями и пояснениями, бесстрастная физика в паутине значений.

Миели любит находиться здесь, даже когда не занята пилотированием корабля. «Перхонен» состоит из ее слов, и здесь она может их видеть. Усилием мысли она способна смотреть сквозь стены, может уменьшиться настолько, чтобы наблюдать за псевдожизнью сапфировых нанодвигателей, или превратиться в гиганта и подержать на ладони невероятно сложный механизм Системы. Она может даже обернуться и посмотреть на собственное тело, словно бросить взгляд из загробной жизни.

Но только не сейчас: центральная каюта корабля закрыта для ее спайм-взгляда. Пока Пеллегрини развлекается там с вором, ее, словно дух предков, изгнали оттуда. Хорошо хоть дремотное спокойствие спаймскейпа немного смягчает негодование.

— Не волнуйся, — утешает «Перхонен». — Насколько я могу судить, они все это время заняты разговорами.

— Я даже знать об этом не хочу, — отвечает Миели. — Она сказала, что-то должно произойти.

Миели запрашивает информацию у гоголов сенсорной системы, чье бесплотное существование посвящено наблюдению за работой корабельных визуализаторов, нейтринных детекторов и прочих приборов. «Перхонен» находится на одной из малых веток Магистрали, спроектированных Соборностью для передачи потоков мыслевихрей. За исключением редких древних маршрутизаторов зоку, оставшихся после Протокольной войны, и стремительных мыслевихрей на миллионы километров вокруг ничего нет.

Но для полной уверенности Миели приказывает кораблю активировать скрытую в оболочке технологию Соборности. «Перхонен», как и сама Миели, представляет собой сложнейший сплав техники Оорта и Соборности, прошедший обновление на Венере: секретное оружие, квантовая броня, виры, гоголы и антиматерия заключены в интеллектуальном коралле, словно насекомые в янтаре.

— Вот что мне интересно, — произносит «Перхонен». Ее голос заметно изменился, теперь он звучит не из бабочки-аватара, а отовсюду, даже из самой Миели. — Ты собираешься рассказать ему о том, что отдала Пеллегрини гогола?

— Нет, — говорит Миели.

— Мне кажется, это помогло бы ему. Он не может понять тебя по-настоящему.

— Это его проблема, — отвечает Миели.

Среди звезд, в своем корабле, в своей песне, она чувствует себя в безопасности. Ей хочется забыть о воре, о Пеллегрини, о войнах, богах и поисках. Может быть, она сумела бы забыть и о Сюдян. Зачем кораблю нужно все портить?

— Я подумала о том, — продолжает «Перхонен», — что он мог бы нам помочь. Ему ведь тоже не терпится получить свободу. Если ты скажешь ему правду…

— Я не хочу об этом говорить, — заявляет Миели.

— Неужели ты не видишь, что делает с тобой Пеллегрини? Сплошные обещания, клятвы, зависимость. К чему это нас привело? Почему мы должны…

— Хватит, — прерывает ее Миели. — У тебя нет права сомневаться в ее словах. Я ее слуга и не желаю быть предателем. Не заставляй меня жалеть о том, что я тебя создала. — Теперь, когда ее не успокаивают медитация и сияние свечей, гневные слова легко слетают с губ. — Я не твое дитя, я твой создатель. Ты не представляешь себе…

И вдруг налетает нейтринный поток, легкий, словно дуновение ветра. Очень странно.

Миели замолкает. Корабль не отвечает. Спаймскейп спокоен.

Миели снова сканирует небо. Синтбиотические семена, оболочки мыслевихрей, и очень далеко, на главной артерии Магистрали, одинокий районСоборности. Тем не менее по коже пробегают мурашки.

Может, мне стоит извиниться,думает она.

«Перхонен» изо всех сил старается о ней заботиться. Она пыталась это делать с того самого дня, как ее дух вышел из небытия…

Яркий луч молнией разделяет спаймскейп надвое. Изображение меркнет.

Миели рывком возвращается в свое тело. «Перхонен» вокруг нее гудит, словно колокол. Из неровной пробоины в корпусе заглядывают тьма и звезды. Воздух с шумом вырывается наружу.

В центре каюты пляшет ослепительно-белая точка. Лучи разлетаются от нее во всех направлениях, как от обезумевшего маяка. Деревца-бонсаи рядом с Миели охватывает пламя.