Механизм пространства - Андрей Валентинов

Вскоре коляска остановилась в Латинском квартале, на улице Ансьен-Комеди.

– Подробнее, гере Торвен. И, если можно, меньше эмоций.

Зануда скрипнул зубами. Еще меньше? Он и так вообразил себя поленом, деревянным чурбаном, чтобы не завопить с порога:

«Полковник, окружают! Драпать надо!..»

Промолчал – не на войне. Да и стыдно на войне орать такое. Чины Черного – как Гном-Расчленитель! – Ольденбургского полка не драпают. Они отступают с боем, огрызаясь и топча вражью кровь. Только как тут огрызаться? Завалится в кафе «Le Procope» полицейский наряд, накроет заговорщиков тепленькими. Не посмотрит, что за здешними столиками сиживали Вольтер, Дантон и Марат, что именно тут Бомарше ждал провала или триумфа «Женитьбы Фигаро»…

Повезло – забыла службу полиция, не явилась. Тихо в «Le Procope», малолюдно. Пьет богема парижская кофе, круассанами заедает. Нет им дела до троих иноземцев, примостившихся в углу. Хвала святому Кнуду – и святой Агнессе хвала, даром что грех поминать их истинному лютеранину.

– Мы слушаем, гере Торвен.

Зануда доложился. Андерс Эрстед изволил кивнуть. Князь Волмонтович окуляры поправил. Экзотическая красавица Пин-эр, как заметил Торвен еще в дверях, числилась в нетях. О причинах спрашивать он не стал. Наемника-китайца нам только не хватало! И так шпион на шпионе сидит, шпионом погоняет.

– Такое вот резюме, – завершил он доклад.

Главный мэтр шпионажа Андерс Вали-Напролом на резюме не отреагировал и перешел к пункту второму повестки их злодейского совещания. Мол, пишут ли из родной Дании? Поделились бы, новостями потешили. Пишут, согласился Торвен. И попытался изложить письмо гере академика кратко, в тезисах. Не вышло – Эрстед-младший затребовал подробности.

– Сообщение от гере Андерсена излагать? – спросил дотошный Зануда. – Про пенсию, веревку и либретто?

– Не надо, – смилостивился Эрстед.

Была, была в давние годы у полковника милая привычка – заводить беседу под пулями. Страшно, а не побежишь. Перед командиром неловко. И пулям кланяться не станешь – по той же причине.

Подробности, значит?

Лейтенант Торвен на миг прикрыл веки, словно ставя заслон против картечи, сыпавшейся со всех сторон. И в самом деле, что за беда? Новости науки важнее вражеской пальбы. Металл пел над ухом, по спине не ползли – вприсядку плясали наглые мурашки.

– Ваши выводы?

– Самое важное, что гере академику удалось выяснить кое-что новое о работах Николя Карно. Я имею в виду интерес французского инженера к перегонке нефти. Как ни странно, его интересует не обычный фотоген, которым заправляют лампы, а отходы процесса. Более тяжелые фракции.

– Вы имеете в виду мазхулат и «газовое масло»?[7]

– Да.

– Но ведь их сжигают в ближайшей канаве! Или сливают в водоемы…

– Вот поэтому гере академик и обратил внимание на подозрительное увлечение Карно. Если банкир ходит возле мусорных куч – жди, что мусор взлетит в цене. Если инженер роется в помойке, он нашел для помоев место в прогрессе цивилизации.

– А я, панове, вчера по Монмартру променад совершал, – дернул бледными губами Волмонтович, изобразив светскую улыбку. – Видел полезную книжицу. Некая пани Артюр постаралась. «Легкое и эффективное лечение фотогеном: пособие для недужных дам». Мне сразу такие мысли в голову пришли, я прямо устыдился! Пан Торвен, вы уверены, что ваш депутат Тьер не брешет, как пес?

– Насчет полиции? – усомнился Торвен. – Вряд ли.

– Полиция – ладно. Я про беднягу Шевалье. Поверьте моему грустному опыту – от такой раны он уже умер бы раза три подряд.

Иронический тон не помог. Было видно без окуляров: князь взволнован. И не фотоген тому причиной. Волмонтовича смущал Огюст Шевалье, не желающий умирать. Странное дело – князю бы порадоваться…

– Не каждый, панове, кто выжил – в самом деле жив…

– Погодите, Казимир! – оборвал друга Эрстед. – Сейчас главное – Карно. Его слова, которые брату пересказал в своем письме Мориц Якоби. «Пора переходить от бессистемных попыток механического ускорения к созданию настоящего Механизма Пространства». Я правильно запомнил, Торвен? Механизм Пространства… Карно, должно быть, нащупал что-то очень важное. Поэтому его жизнь кое-кому сильно мешает. А насчет бедняги Шевалье…

Он допил кофе и махнул гарсону, требуя счет.

– Нам лучше убедиться самим. Для того мы сюда и приехали, верно?

– Нет, – возразил Зануда. – Лично я приехал в Париж, несмотря на мою хромоту, с целью уговорить Николя Карно поделиться своими разработками. Не со мной – с учеными Европы. С вашим братом, гере Эрстед. С Морицом Якоби, который со дня на день обещает нам действующую модель «магнитного аппарата». С его коллегой и соперником Сальваторе даль Негро, взявшим патент на первую электродвижущую машину. С Сесилем из Кембриджа, создателем атмосферного двигателя; с Райтом, запатентовавшим двигатель газовый. Что знают двое, извините, то знает свинья. А всех свиней, еще раз извините, не перебьешь. Мне бы не хотелось читать некролог, посвященный упрямцу Карно, в какой-нибудь «Прекюрсер».

– А я в Париже потому, что в Париже вы, друг мой, – заметил Волмонтович. – Все остальное меня интересует мало.

Андерс Эрстед поморщился:

– Не надо, господа! Человек ранен. Пострадал он в том числе и по нашей вине. Мы обязаны узнать, как его дела – и помочь, чем сумеем. Мы немедленно отправляемся в лечебницу. Согласны?

Горький вздох Волмонтовича был слышен даже на улице. Торвен развел руками. Иного от Вали-Напролом он не ожидал. Все верно, господин полковник, первое дело – раненые.

Остальные сами о себе позаботятся!

– Поразительно, государи мои! Фан-тас-ти-ка!..

Врач кашлянул со значением и повернулся к Эрстеду, безошибочно определив в нем старшего.

– Честно говоря, вчера я был уверен, что этот случай никому не интересен. Ни в плане медицинском, ни, извиняюсь, в социальном. Таких бедолаг к нам привозят часто. Они наскучили всем – семье, полиции, репортерам. Парижу подавай иные сенсации…

Эрстед вежливо кивал и поглядывал за спину лекаря – туда, где на узкой койке лежал Огюст Шевалье. Ближе его не подпускали. Врач, еще недавно равнодушный к пациенту, как Будда – к соблазнам, сегодня кружил над больным, будто гриф-стервятник.

– Проникающее ранение в брюшину. Случай кристально ясный. Но взгляните, умоляю вас! – он откинул шерстяное одеяльце, демонстрируя гостям Огюста, нагого, как в мертвецкой. На казенную сорочку для доходяги лечебница Кошен поскупилась. – Рана практически зарубцевалась! А шрам! Это прелесть, а не шрам!..