Ермак Тимофеевич - Николай Гейнце

— Где их приручишь… Одного действительно людишки изловили махонького и в избе приютили, вырос маленько, только ноги у него отнялись, задние…

— Вот видишь, Семён Аникич, и мы того же боимся.

— Чего?

— А чтобы ноги у нас не отнялись в тепле да в холе сидючи… Волки мы были, волками и умрём. Лес нам нужен, воля, а не избы тёплые. Не на спокой шли мы к тебе, а на дело. Сам, чай, ведаешь…

— Ведать-то ведаю, да только где возьмёшь дел-то?.. Нечисть-то вся, об вас прознавши, притаилась. Жизни не подаёт…

— А ты, Семён Аникич, на медведя-то зимой охочивался?

— Не приводилось.

— Ну всё же, чай, знаешь, что они зимой из лесу не выходят, да и по лесу не бродяжничают…

— Знаю, как не знать, в берлоге они зимой-то…

— Правильно, из берлог их и выгоняют охотники…

— К чему же ты речь ведёшь?..

— А к тому, что и нам эту нечисть-то самую в её берлоге искать надо, — ответил Ермак Тимофеевич.

— Может, и сами заглянут сюда… — в виде утешения сказал Семён Иоаникиевич.

— Долго дожидаться-то. И так, почитай, с год на месте сиднем сидим, индо одурь берёт с покоя да с сытости…

— Погодь маленько, Ермак Тимофеевич, может, что и надумаем.

— Надумывай, Семён Иоаникиевич, да поскорей надумывай…

Старик Строганов подал эту надежду для того только, чтобы оттянуть время.

«Авось да ещё обживутся, никуда им идти не захочется…» — мелькало в его голове.

Ермак вернулся в свою избу, где он жил вместе с Кольцом. Тот давно соскучился бездействовать и не раз заговаривал со своим атаманом. Но друг отмалчивался до поры до времени, и только уже начинавшее проявляться недовольство людей заставило его переговорить со стариком Строгановым. В себе он ощущал какую-то двойственность. С одной стороны, томился покойной жизнью и понимал это томление в Иване Кольце и в своих людях. При воспоминании о прежней разгульной жизни на Волге угрюмое лицо его прояснилось, он оживился, но только на короткое время. Он чувствовал, что не может возвратиться к прежней жизни, что здесь, в «строгановском царстве», его удерживает не сытая и покойная жизнь, не ласка, подарки и гостинцы добрых хозяев — ничего бы это не удержало его, а — какая-то другая сила.

Эта сила заключалась во взгляде девушки, стоявшей у окна в день прихода его в строгановские владения, взгляда, который ему показался яснее и теплее сиявшего на небе июльского солнышка. Стало ему с тех пор не по себе.

Узнал он, что эта девушка — племянница Семёна Иоаникиевича и сестра Максима Яковлевича Строгановых, несколько раз встречался он с ней в строгановских хоромах и обменивался молчаливым поклоном. Заметил он, что девушка ему стала даже приветливо улыбаться и этой улыбкой приковала к себе ещё сильней сердце бобыля, не знавшего ни нежной ласки женской, ни настоящей любви. Понял он, что любовь — сила, и стал бороться с ней, как с силой вражеской.

Не отуманила эта любовь ещё его ум — понимал он, какая пропасть разделяла его, атамана разбойников, за голову которого в Москве назначена награда, и дочь влиятельных купцов-богатеев Строгановых. Надо было вырвать с корнем это гибельное для него чувство.

Да не вырвалось оно!

Начавшийся ропот и брожение среди людей сочтено было Ермаком началом его спасения. Он надеялся, что опасность предстоящего похода, о котором он говорил старику Строганову, излечит его от рокового увлечения.

Брожение и ропот среди людей действительно всё увеличивались. Некоторые уже громко выразили желание вернуться на Волгу.

— Что же это такое? — говорили они. — Так закиснуть здесь недолго, обабиться, многие уж милуются с дворовыми бабами да девками. Плохое дело это, не казацкое… Да и атаман стал сам не свой, ходит, словно сыч какой. Самому, чай, в тяготу…

— Кабы в тяготу было, увёл бы, не подневольный, — слышалось замечание.

— А мы подневольные, што ли?.. — раздавался раздражённый голос.

— Зачем подневольные? В кабалу из нас никто не продавался.

— То-то и оно-то…

— Только как атаман, — замечали более благоразумные.

— Что атаман! Нянька он нам, што ли? И без него дорогу найдём.

— Как же без атамана?

— Другого выберем…

— Другого? Сказал тоже… А кого? Не тебя ли?..

— Зачем меня?.. Не меня и не тебя. Другие найдутся…

— Где они, другие-то?.. Надо, чтобы атаман атаманом был, чтобы знали его в окружности, имени боялись. Таков наш Ермак Тимофеевич.

— Ивана Кольцо попытать…

— Сказал тоже, Иван Кольцо… Не пойдёт он…

— Для чего?..

— Супротив Ермака николи не пойдёт… И пытать нечего…

— Так самому сказать… Ермаку…

— А как скажешь-то?..

— Круг собрать… А то ведь тошнёхонько… Без дела лежать и от еды только брюхо пучить, совсем изведёшься…

— Круг — это дело… Надо погуторить с товарищами…

Такие или подобные им шли разговоры среди новых посельщиков строгановских. Ермак Тимофеевич если не знал о них, то угадывал… Надо было дать дело людям, иначе брожение среди них могло принять большие размеры — люди действительно могли уйти, не выдержав скуки однообразной жизни, а это — что плотина: прорвётся — не удержишь.

Такого мнения был и Иван Кольцо, не раз предостерегавший Ермака в этом смысле и даже побудивший его завести с Семёном Строгановым разговор о необходимости похода.

— Что ни на есть там будет, а люди, по крайности, ноги поразомнут, и то дело, — говорил Иван.

Поэтому он встретил вернувшегося из хором Ермака вопросом:

— Ну, что, как?..

— Пообождать просил недельку-другую, — ответил Ермак Тимофеевич.

— Ох уж это мне жданье да жданье… Дождётесь до беды, с людьми не управиться, как забушуют…

— Да много ли их бушевать-то будет?.. Большинство-то, кажись, довольно, краль завели себе, — горько усмехнулся Ермак.

— Не узнаю тебя, атаман, чему радуешься. Краль завели… Это-то и неладно, перепортятся вконец, к ратному делу годиться не будут… Только я наших людей знаю. Не из таковских… Смута выйдет, все пристанут к тем, кто из посёлка тягу задаст на вольную волюшку, в степь просторную, куда и крали денутся, бросят, не жалеючи. Для казака нет лучшей крали, как пищаль да меч булатный…

По лицу Ермака во время горячей речи его друга и помощника пробежали мрачные тени. Он как бы слышал в этих словах упрёк самому себе. Ведь он был почти рад этой отсрочке похода, выговоренной Семёном Иоаникиевичем. А всё из-за чего? А из-за того, чтобы лишний раз увидеть в окне верхнего этажа хором строгановских стройную фигуру девушки, почувствовать хоть издали на себе взгляд её светлых очей да ходючи в хоромы, быть может, ненароком встретить её на одно мгновенье, поймать мимолётную улыбку уст девичьих.