Клио и Огюст. Очерки исторической социологии - Вадим Викторович Долгов

Об истории развития социологии можно написать не один том. Упомянутые авторы – лишь основатели социологии. И то – не все. За пределами нашего рассмотрения остались Т. Парсонс, Д. Белл, У. Трондайк, Н. Луман и другие корифеи социологической мысли. Но, пожалуй, введение уже и так оказалось излишне обширным. Дальнейшее знакомство с разнообразием социологических теорий мы продолжим в тематических главах, сопоставляя их с соответствующим историческим материалом.

Глава 1. Социология власти и авторитета

«Король глядит угрюмо:

“Опять в краю моем

Цветет медвяный вереск,

А меда мы не пьем!”»[17]

Власть всегда казалась человечеству явлением таинственным. Почему один человек слушается другого? Хорошо, если управляющий силен и умен, а тот, который слушается, – глуп и слаб. Но в такой первозданной простоте ситуация сохраняется разве только в обезьяньем стаде. У людей один не очень умный и немощный может управлять десятками, сотнями и даже миллионами сильных и умных.

Понятно, что самым логичным было видеть в этом загадочном явлении проявление сверхъестественных сил, подобных тем, что управляют громами, буйными ветрами и прочими природными стихиями. Иногда эта сила мыслилась персонализированной в личности правителя или, еще чаще, в его роде. Род выступал объектом сакрализации, во-первых, потому что в древности и средневековье родовые связи были весьма сильны. Во-вторых, личность еще не успела выделиться из рода. Отдельный человек и другими воспринимался, и сам себя воспринимал как часть большого родового целого. И, наконец, в-третьих, сакрализация рода давала сразу целый ряд понятных социально-политических решений. Если умирал король, то для того чтобы сохранить стабильность социального устройства, нужно было просто найти ближайшего его родственника – родственник выступал как самая простая и логичная замена умершего правителя.

Понятно, что человеку постиндустриальной эпохи такое решение видится не самым убедительным. Современная политическая доктрина базируется на представлении, что хороший руководитель должен обладать набором соответствующих его должности профессиональных «компетенций», знаний и навыков. Но в условиях общества, в котором распространение сложной информации затруднено, адекватная оценка коллективом личных качеств руководителя практически невозможна. Выбор родственника – наиболее релевантный вариант. Во-первых, потому что в пределах одной семьи в самом общем приближении уровень воспитания, интеллектуальных и волевых качеств будет примерно одинаков. Во-вторых, для реализации власти необходима обширная сеть социальных связей. Власть короля/князя опирается на сотни личных знакомств с баронами, герцогами, графами/боярами, дворянами, тиунами и пр. Кто может заменить умершего короля в этой системе наилучшим образом? Тот, кто стоял ближе всего к нему: брат или сын.

Всякий институализированный принцип выбора человека для исполнения определенной социальной роли имеет тенденцию к формализации и содержательному выхолащиванию. Так женщина, мечтающая о верном, заботливом и сильном и красивом муже, может объединить все названные качества в воображаемой фигуре мужчины высокого роста. И в дальнейшем для создания пары искать именно высокого мужчину, упуская из внимания все остальные качества. Принцип наследственного перехода власти пережил сходную трансформацию. Если изначально наследник – это человек, ближе всего находящийся к бывшему правителю, и имевший в силу этого наиболее плотное знакомство с его окружением, методами управления и тайнами, то постепенно принцип родства стал самодовлеющим. Родственника стали искать даже в том случае, если он гарантированно не имел с умершим правителем никакого общего бытия.

Отчасти этим объясняется логика событий Смутного времени в России. После смерти царя Федора Иоанновича появляется несколько мнимых его братьев – самозванцев, бравших имя убиенного в Угличе в 1591 г. царевича Дмитрия Углицкого. Прилежный школьник знает Лжедмитрия I и Лжедмитрия II, а более осведомленный читатель может насчитать штук пять. Откуда такая популярность у мальчика, прожившего на белом свете всего восемь лет? Откуда такое желание претендентов на российский престол выдать себя за Дмитрия, хотя, с точки зрения современного человека, Дмитрий – совершенно неподходящая кандидатура для занятия высшей руководящей должности в огромной стране? Он никогда не был на руководящей работе (его углицкое княжение было исключительно номинальным), он был не вполне здоров (страдал «падучей»), он был молод (в 1605 г. реальному Дмитрию исполнилось бы 23 года), он никогда не жил при дворе отца или старшего брата, не был причастен к процессу управления страной, не имел нужных социальных связей. Причина именно в принадлежности к сакральному царскому роду, которая сообщала авторитет человеку вне зависимости от его личных качеств и даже несмотря на них.

Родоначальник потестарно-политической этнографии (отечественного варианта политической антропологии) Л. Е. Куббель дал такое определение авторитета: «Авторитет в качестве одной из форм осуществления власти более удачно может быть определен вслед за Н. М. Кейзеровым “как соответствие характера, структуры и функций власти интересам всего общества или отдельных социальных групп (классов). С субъективной стороны авторитет представляет основанное на данном соответствии добровольное и сознательное подчинение общества, социальных групп (классов), индивидов нормам и правилам, установленным существующей в этом обществе властью”»[18]. Значит, если общество признавало сверхъестественные возможности монархов, это соответствовало его потребностям. Прежде всего потребности в социальном порядке и координации.

Авторитет монархов в делах управления распространялся и на другие сферы жизни. В Англии и Франции периода раннего средневековья была распространена вера в то, что короли одним только прикосновением руки способны исцелять золотуху (так раньше называли особенно тяжелую форму диатеза или туберкулеза кожи). Этому явлению посвящена классическая монография известного французского историка XX в., одного из основателей школы «Анналов» Марка Блока «Короли-чудотворцы»[19]. Французский историк приводит типичную историю, одну из тех, благодаря которым эта вера, продержавшаяся не одну сотню лет, внедрялась в общественное сознание. Речь идет об английском короле Эдуарде Исповеднике: «Жила однажды в Англии молодая женщина, страдавшая ужасным недугом – железы у нее на шее распухли и распространяли страшное зловоние. Увидев вещий сон, она отправилась к королю, дабы просить его об исцелении. Король повелел принести сосуд с водой, обмакнул в воду пальцы, а затем дотронулся до больных мест и несколько раз осенил их крестом. Тотчас после прикосновения королевской руки из опухоли вытекли кровь и гной; болезнь, кажется, отступила. Пациентку на некоторое время оставили при дворе, однако лечение, судя по всему, возобновлено не было. Тем не менее не прошло и недели, как счастливица полностью исцелилась; больше того, она избавилась не только от мучившей ее золотухи, но и от бесплодия, которым страдала уже несколько лет, и в том же году на радость мужу родила ребенка»[20]. По поводу этих способностей существовали разные мнения. Церковь настаивала, что дар исцеления принадлежал Эдуарду как святому. Но из сочинения Уильяма Мэлмсберийского известно, что некоторыми этот дар рассматривался как наследственная привилегия