Небо цвета надежды - Амита Траси

Он застучал по клавиатуре и немного погодя протянул мне распечатанный список:

– Здесь все дети, которым он когда-либо помогал. Он попросил меня составить этот список, чтобы иметь возможность следить за судьбой пристроенных ребятишек и убедиться, что в приемных семьях им живется хорошо. Понимаете, программы усыновления несовершенны, что поделать… Людям хочется собственного ребенка. А такие дети – кому они нужны? Поэтому порой мы разрешали вашему отцу слегка отступить от правил и оставлять детей на какое-то время у себя дома, чтобы помочь им привыкнуть. Это было незаконно, но делалось с благими целями. Вот только эта девочка, Мукта… похоже, официально ее дело не зарегистрировано… Нигде не указано, что ваши родители удочерили ее. Следы некоторых детей бесследно теряются. Некоторых из тех, кого удалось спасти, ждет судьба прислуги. Мы стараемся избежать подобных случаев, однако нам всем известно, что иногда так происходит. Сожалею, что больше ничем не смогу помочь.

– Ничего, вы и так помогли, благодарю вас. – Я положила список в сумочку, даже не взглянув на него.

Мое расследование опять зашло в тупик. Когда я вышла на улицу, мне уже казалось, что, решив прилететь в Мумбаи ради поисков пропавшей одиннадцать лет назад подруги, я поступила вовсе не смело, а глупо. И возможно, к прежней жизни мне уже никогда не вернуться. В Лос-Анджелесе я работала официанткой в маленьком ресторанчике, и это в придачу к двум другим подработкам. Работа занимала все мое время, но денег едва хватало, а Брайан играл в своей группе. Здесь, в этом городе, у меня не было ни единого знакомого, кто мог бы мне помочь. Хотя, может, я просто не знала, с какого конца начинать поиски. Впрочем, из этой ситуации есть один простой выход – взять и уехать, вернуться в Лос-Анджелес, к жизни, которую мне удалось там устроить. Но я понимала, что для меня это не выход.

Я подумала о папе – о том, что бы он сказал, если бы узнал, что я так скоро решила отказаться от поисков. «Мы с тобой, Тара, ты и я – сильные люди. И мы выживем, несмотря ни на что». Я вспомнила его ясные глаза, в которых пряталась улыбка и взгляд которых всегда придавал мне храбрости. А потом вдруг осознала, что сам он взял и отступился, покончил с собой, бросив поиски Мукты, бросив меня. Папиным друзьям я сказала, что он умер от инфаркта. На самом же деле он повесился, но в этом я никому не признавалась. Произнести это вслух казалось мне постыдным.

Следующие несколько дней я посвятила уборке: оттирала полы, снимала паутину с потолка, сметала пыль со столов и отмывала окна. Когда я распахнула окна в гостиной, на пол свалились несколько рамок с фотографиями. Большинство рамок оказались пустыми – снимки я забрала с собой в Америку. Уцелевшие фотографии были совсем старыми, черно-белыми, так что остальные цвета оставалось домысливать. На одной из фотографий были мы с ааи в день моего пятилетия. На другой трехлетняя я сидела на папином левом плече, а папа крепко сжимал мои руки. С дочкой на плече он выглядел таким гордым… Свадебный снимок моих родителей: ааи в зеленом сари светится от счастья, папа в белой курте с золотой вышивкой. Свадьба у них была скромной, без суеты со стороны их родителей, без узоров хной на руках ааи, без украшений – ааи довольствовалась простенькой золотой цепочкой и браслетами, подаренными ей бабушкой. Не было у ааи ни замысловатой прически, ни дорогих заколок, ни жасминовых цветов, какими невесты обычно убирают волосы, – ее пучок украшал один-единственный цветок, такой же одинокий, как и она сама в тот день. На фотографии ааи и папа улыбаются, но мне всегда казалось, что в их глазах что-то прячется. Рассказывая о свадьбе, ааи была не в силах удержаться от слез: ни папины родители, ни ее собственные не одобряли их брак.

Я горячо желала познакомиться с бабушками и дедушками. Время от времени я недоумевала, почему никто из них не жаждет встретиться со мной, а в летние каникулы мучилась от тоски: ко всем моим друзьям приезжали бабушки и дедушки, и те сломя голову мчались домой поприветствовать их. Однажды я напрямую спросила у ааи, не оттого ли бабушка с дедушкой не желают меня видеть, что я совершила что-то предосудительное. Ааи ответила, что в этом виновата вовсе не я, а они с папой. Они сбежали из деревни и вступили в брак, не заручившись согласием родителей. Ааи вздохнула и сказала, что бремя их бегства не покидало их ни на секунду, куда бы они ни поехали, и что явись она в свою деревню, отец убьет ее.

– Именно так в моей деревне поступают с дочерями, совершившими что-то недостойное. Тебе туда тоже ехать опасно. Окажешься там, и жизнь твоя будет под угрозой. – Она опять вздохнула и добавила: – Там только папу простили. Ему одному разрешается туда приезжать.

Больше я про бабушек и дедушек не спрашивала и не уговаривала родителей свозить меня в деревню.

Однажды я услышала, как ааи, по своему обыкновению смущаясь, рассказывает соседке:

– Впервые я увидела этого высокого благородного мужчину на деревенской площади – он объяснял собравшимся, почему мы не должны служить представителям высших каст. Люди ходили за ним толпой, словно за Богом.

Когда ааи рассказывала подругам про деревенских женщин, сраженных его отвагой и непреклонностью, никому и в голову не приходило усомниться в ее словах.

– А потом молочник принес мне письмо от него. Я глазам своим не поверила, когда поняла, что он приглашает меня встретиться на площади под баньяном. Если, конечно, я захочу…

Папа выбрал ааи – в этом сомнений не оставалось. Конечно, из-за своей стеснительности она не сразу согласилась на встречу и, лишь поддавшись настойчивым папиным уговорам, решилась тайно встретиться с ним после заката, когда никто не мог их увидеть. Мои родители были из высшей касты брахманов из Ганипура, однако из-за некоторых нюансов в мамином гороскопе родители папы яростно воспротивились их союзу. Впрочем, папу это не остановило и он женился на ааи.

– Любовь ослепляет человека и мешает мыслить трезво, – говорила ааи.

Я всегда знала, что на такой смелый шаг ааи толкнуло папино обаяние. Чтобы воспротивиться воле родителей, моей тихой маме, считавшей главным предназначением женщины и жены исполнение мужней воли, потребовалось проявить немалую храбрость. Наверное, тем, кто знал о ее бегстве из дома, нелегко было в это поверить. Ааи рассказывала, что завершить учебу ей так и не удалось: ее родители хотели дать образование сыновьям, а ее забрали из школы после пятого класса, чтобы она помогала по дому.

– Но меня это ничуть не печалит, Тара. На что мне эта учеба? Мозги у меня не такие, как у твоего папы, – говорила мне ааи, – а настоящая женщина должна жить ради счастья своего мужа, быть хорошей женой и матерью, заботиться о семье. И тебе тоже пора этому научиться. В деревне даже шестилетние девочки знают, как готовить дал и сабжи[32]. Пора и тебе взяться за ум.

Именно ааи рассказала мне о жизни в деревне.

– Я была дочерью ростовщика, а твой папа, – в голосе ее звучало благоговение, – он был не похож на других. Он женился на мне, темнокожей девушке, и никогда не видел в этом ничего зазорного. И до сих пор не видит. Даже тогда, когда ему едва исполнилось восемнадцать, он отказывался принимать правила, установленные брахманами из высшей касты для деревенских жителей, которые принадлежали к низшей касте. Он бунтовал против заминдаров и говорил им в лицо, что они должны достойным образом обращаться с представителями низших каст. Заминдары пришли в ужас. Папины родители решили отправить его на учебу в Бомбей, чтобы поумерить его бунтарский пыл. – Она рассмеялась. – Они, видимо, считали, что учеба в Бомбее отобьет у него всякий интерес к деревенской жизни. Но твой папа – человек умный. Получив образование инженера, он вернулся в деревню и возбудил среди местных немалое волнение. Кто-то в деревне сказал, что папины речи подобны молнии, воспламеняющей человеческие души.