Лабиринт тайных книг - Кейт Мосс

Я там довольно долго пробыла. Никого не видела. Когда уже собиралась уходить, заметила в воде что-то вроде тюка материи. Хорошей материи. На самом деле… — Элэйс осеклась, чувствуя, как кровь отхлынула от щек. — На самом деле там был труп. Мужчины. С темными курчавыми волосами. Сперва я думала, он утонул. Мне было плохо видно. Потом разглядела: у него горло перерезано.

Отец окаменел.

— Ты не трогала тело?

Элэйс замотала головой.

— Нет, но… — Она смущенно опустила глаза. — Я испугалась. Боюсь, я потеряла голову. Все там побросала. Только и думала, как оттуда выбраться и рассказать тебе, что нашла.

Он снова нахмурился.

— И ты никого не видела?

— Ни души. Место совсем пустынное. Но я, когда увидела мертвеца, испугалась, что те, кто его убил, где-то рядом. — Голос у нее дрогнул. — Мне казалось, я чувствую на себе их взгляды. Будто за мной подглядывают. Так мне подумалось.

— Значит, с тобой ничего дурного не случилось, — осторожно проговорил он, тщательно выбирая слова. — Никто тебя не задержал? Не обидел?

Краска, показавшаяся на щеках Элэйс, доказывала, что она поняла, о чем думает отец.

— Ничего плохого со мной не случилось, кроме того, что моя гордость пострадала и… ты на меня сердишься.

Она заметила облегчение на лице отца, когда он улыбнулся, и впервые за время разговора улыбка отразилась в глазах.

— Ну, — вздохнул он, — забыв на время о твоем безрассудстве, Элэйс, и о твоем непослушании… Не будем пока о нем… Ты правильно поступила, что рассказала мне.

Он протянул руку, и ее маленькие тонкие пальчики скрылись под его широкой ладонью, шершавой, как дубленая кожа.

Элэйс благодарно улыбнулась.

— Прости меня, paire. Я не хотела обманывать тебя, но просто…

Он отмахнулся от извинений.

— Не будем больше об этом. Что касается того несчастного, тут уж ничего не поделаешь. Разбойники давно скрылись. Едва ли они стали бы болтаться вокруг, дожидаясь, пока их поймают.

Элэйс насупилась. Слова отца затронули что-то в памяти. Она зажмурилась, представляя, будто снова стоит в ледяной воде, разглядывая тело убитого.

— Одно странно, отец, — нерешительно проговорила она. — Не думаю, чтоб это были разбойники. Они не сняли с него плаща — красивого и на вид дорогого. И украшения остались на нем. Золотой браслет на запястье, кольца… Воры обобрали бы убитого донага.

— Ты уверяла, будто не трогала тела, — сурово напомнил он.

— Я и не трогала. Но мне видны были его руки под водой, понимаешь? Золотой браслет из переплетенных звеньев, еще цепь на шее. Почему бы они оставили такие ценности?

Элэйс вдруг замолчала, припомнив бескровные, призрачные руки, протянутые навстречу ей, кровь и обломок кости на месте большого пальца. Голова снова закружилась. Откинувшись к сырой холодной стене, Элэйс постаралась сосредоточиться на ощущении твердого дерева скамьи под собой, кислом винном запахе в ноздрях, пока дурнота не отступила.

— Крови не было, — продолжала она, — открытая рана, красная, как кусок мяса. — Она глотнула. — Большого пальца не было, и…

— Не было? — резко перебил отец. — Что значит, не было?

Элэйс взглянула на него, удивленная переменой тона.

— Палец был отрублен. Вместе с костью.

— На какой руке, Элэйс? — Теперь отец не скрывал тревоги. — Подумай, это очень важно.

— Я не…

Он словно не слышал ее.

— На какой руке?

— На левой руке, на левой! Точно. С той стороны, что ближе ко мне. Он лежал головой против течения.

Пеллетье вскочил со скамьи, громко окликая Франсуа, распахнул дверь. Элэйс бросилась за ним, потрясенная явным испугом отца.

— Что случилось? Скажи мне, ну пожалуйста. Какая разница, правая рука или левая?

— Немедленно приготовь лошадей, Франсуа. Моего гнедого мерина, серую для госпожи и еще одного для тебя.

Франсуа был непроницаем, как всегда.

— Слушаюсь, мессире. Далеко едем?

— Только до реки. — Пеллетье поторопил слугу взмахом руки. — Быстро, и принеси мой меч. И чистый плащ для госпожи Элэйс. Мы будем ждать тебя у колодца.

Как только Франсуа удалился за пределы слышимости, Элэйс бросилась к отцу. Но тот отказывался встретиться с ней взглядом. Вместо этого он прошел к бочонку и нетвердой рукой налил себе вина. Густая красная жидкость перелилась через край глиняной чашки и растеклась по полу.

— Paire, — упрашивала Элэйс, — скажи, что случилось? Зачем тебе ехать на реку? Разве это твое дело? Пусть Франсуа едет, я скажу ему куда.

— Ты не понимаешь.

— Так объясни, чтобы я поняла. Можешь мне довериться.

— Я должен сам увидеть тело. Убедиться…

— В чем убедиться? — с готовностью подхватила Элэйс.

— Нет, нет, — повторил Пеллетье, качая седой головой. — Тебе нельзя… — Его голос сорвался.

— Но…

Кастелян вскинул руку, разом овладев собой.

— Хватит, Элэйс. Тебе придется проводить меня. Я предпочел бы избавить тебя от этого, но не могу. У меня нет выбора. — Он сунул ей в руку чашку. — Выпей, вино подкрепит тебя, придаст тебе храбрости.

— Я не боюсь, — возразила Элэйс, обиженная, что отец принял ее уговоры за проявление трусости. — Я не боюсь смотреть на мертвых. Тогда я просто от неожиданности так сорвалась. — Она замялась. — Однако, умоляю тебя, мессире, сказать мне, что…

— Хватит! — рявкнул на нее Пеллетье.

Элэйс отшатнулась, как от удара.

— Прости, — тут же спохватился он, — я нынче не в себе.

Он протянул руку и погладил дочь по щеке.

— Какой отец мог бы пожелать более любящей, преданной дочери?

— Тогда почему ты мне не доверяешь?

Он помедлил, и на минуту Элэйс поверила, что убедила отца. Но его лицо снова замкнулось.

— Ты только покажешь мне место, — проговорил он бесцветным голосом. — Прочее оставь мне.

Они выехали из Западных ворот Шато Комталь под звон колоколов собора Святого Назария, отбивавших третий час. Отец ехал впереди, Элэйс и Франсуа — следом за ним. Она поникла в седле, несчастная от чувства вины за выходку, так растревожившую отца, и от досады на непонятность происходящего. Всадники выбрали для спуска узкую сухую дорожку, зигзагом уходившую под городскую стену. Добравшись до полого го берега, пустили лошадей легким галопом.

У реки свернули вверх по течению. Когда выехали на болота, солнце начало немилосердно жечь спины. Над окнами трясины и протоками вилась мошкара и черные болотные мухи. Кони топали копытами, со свистом взмахивали хвостами, пытаясь согнать с тонкой летней шкуры кусачую нечисть.