Корона Российской империи - Анатолий Галкин

– Понял… Щекотно до ужаса.

– Терпи, Ильич… Или, например, нарисуют мелом фигуру на стене и предложат тебе с ней подраться. Так ты не лезь лбом на стену, а скажи так: «Пусть он первый ударит». Понял?

– Понял. Там у них все, как в мыльной опере… Только очень щекотно. Теперь под правой лопаткой зудит. Почеши, не будь гадом.

В последующий час Муромцев узнал, что ложку называют веслом, а тарелку – шлюмкой. Койка в камере не нары – это шконка. А телевизор, так это шкафчик со шторками, где лежит посуда и всякие общие припасы… Кузькин просто засыпал Пашу информацией из блатной жизни. Всего сразу и не запомнишь…

Трубочиста заранее перевели в «правильную хату». Это такая тюремная камера, где все люди живут по понятиям. Здесь нельзя было применять мат. Нельзя плевать на пол или использовать парашу при открытых шторках «телевизора»… Все очень культурно и пристойно.

Пока открывалась дверь, Паша вел себя гордо и нагрубил конвоиру. Поэтому Муромцев влетел в камеру от резкого тычка в спину… На него устремились девять пар глаз.

Плешивый сорокалетний мужик встал, подошел к стене и начал куском серого мела подновлять фигуру боксера с мощными кулаками.

А другой парень, постриженный на манер призывника, прошел к умывальнику и «случайно» у ног Павла уронил полотенце.

Предупрежден – значит вооружен! Муромцев наступил на рушник и долго вытирал об него ноги. Затем он подскочил к Плешивому, прижал к стене и его лицом попытался стереть фигуру боксера… У мужика пошла из носа кровь, заливая грязную майку. Он осел на пол и заныл, временами всхлипывая и подвывая.

Паша повернулся к Призывнику… Тот не стал ждать, а сам опустился на кафель под рукомойником и ладонями закрыл нос. Он что-то говорил, но очень быстро и невнятно. Муромцев разобрал только повторяемое многократно: «Простите, дяденька».

Поскольку за поверженных никто не вступился, стало ясно, что новичок не просто в авторитете. Теперь он становился смотрящим в камере, генералом местного масштаба… А до этого здесь смотрящим был парень с погонялом – Трубочист. Он тоже резвый, но не такой крутой, как Паша по кличке Бригадир.

Для короны они приспособили коробку от итальянской шляпки. В прошлом году элитный головной убор погиб во время морского круиза. Как-то ночью Евдокия выбежала на палубу, встала над волнами и раскинула руки… Ну точно, как в том «Титанике».

А Пугин прижался сзади, обнял жену и замурлыкал. Он так активно вертел головой, изображая страсть, что сшиб шляпку, улетевшую в воды Ла-Манша…

Коробка была деревянная с мягким бархатом внутри.

– Ты знаешь, Дуня, почему я не подарил тебе корону вчера?

– Почему?

– Хочу, чтоб это было нашей тайной… Ты завтра собиралась в свою деревню? Вот и захвати корону с собой. Спрячь и никому не показывай. А я приеду, будем ходить в лес, и ты там будешь надевать подарок.

– Что, как сегодня? На голое тело?

– Зачем так? Мы для этого дела самые красивые платья купим. Царские наряды… Только ты никому об этой вещице не говори. Я ее у одного ювелира купил на Арбате. Он такие короны подпольно мастерит… Красавица ты моя! Королева!.. Ты и внешне очень похожа на императрицу.

– На Екатерину Великую?

– Нет, на Елизавету Петровну.

Конвоир вызвал двоих. На допросы обычно выводят по одному. А тут по окрику было ясно, что их поведут на работы – или грязное белье сортировать, или овощи в подвале перекидывать с места на место.

Это было на следующий день после посадки Муромцева. А вчера вечером Паше удалось установить контакт с Трубочистом…

Они уединились на угловой шконке и вели размеренную беседу за жизнь. Трубочист оказался веселым и добрым парнем. Он был вор и бандит, но совсем не сволочь.

Они долго говорили о разных разностях – о природе, о свободе, о женщинах, о бабах… На третьем часу беседы Паша начал раззадоривать клиента. Он начал плести небылицы о своих воровских успехах. Многие факты он знал из учебников, кое-что из сводок, а остальное сочинял – плел косичку из правды, фантазии и лжи!

Трубочист, тот который Гриша Посевин, он терпел долго, но потом выдал одно из своих старых дел. Он описывал все красочно, со смаком… Несколько месяцев он наблюдал за ювелирным магазином, который располагался в старом доме. Строил его немец и очень давно, еще при царе Николае. Или Первом, или Втором… Так вот, у немцев все не как у нас! Так просто с крыши в трубу не пролезешь. Пришлось разбирать кладку на чердаке… Гриша из осторожности не назвал место действия, а сказал очень уклончиво – где-то там, у Петровских ворот.

Потом опять Муромцев около часа лепил горбатого, вспоминая свои гоп-стопы… Наконец Трубочист сдался, раскололся, но лишь частично.

– Я ведь, Бригадир, сейчас первый раз на нары загремел. И знаешь почему?

– Говори.

– Жаба меня заела… Дали мне наводку на одну вещицу. Очень дорогая штука – бриллиантов – немереное число!.. Я чисто сработал, отдал заказ, получил бабки, а клиент предлагает за год моей отсидки еще столько же.

– Наивный ты, Трубочист! Прямо как дите малое… Твой заказчик тебя боится и хочет убрать. Где ему удобней это сделать? Здесь, где ты под присмотром… Бежать нам надо, Гриша! Пристрелят тебя или отравят…

Муромцев знал все, что произойдет на следующий день… Утром ввели новенького со странной фамилией Хилькевич. Бригадир лично принял робкого парня, лично оформил ему прописку в камеру и произвел легкие издевательства с мордобоем… Эту сцену Паша с Вадимом репетировали еще на вилле Икар.

А вот вслед за этим открылась кормушка – это такая маленькая форточка в двери под глазком. Такая дверца размером с книгу. Чаще всего через нее суют миски с баландой. Но сегодня был день почты – надзиратель выкрикивал фамилии и бросал в кормушку письма или маленькие бандерольки – посылочки с куревом и другим самым необходимым.

Муромцеву от какой-то Ирины Багровой достался блок сигарет, а Трубочист от жены получил коробочку с конфетами под названием «Трюфель».

– Вот дура-баба! Я сладкое не люблю. Употребляю, но не так, чтоб очень… Лучше б воблы прислала или семечек. Держи конфетку, Бригадир.

– Спасибо. Только я есть не буду и тебе пока не советую. Давай на новеньком испробуем… Хилькевич, иди ко мне! У тебя, брат, кликуха есть?

– Нет… Правда, в институте меня Хилем звали.

– Не пойдет! Хиль был певец, а ты замухрышка из мыльной оперы… Я буду твоим крестным. С этого момента ты Трюфель! Держи, братан, конфетку.

– Спасибо.

– Ох, какие мы вежливые…Ты ешь!

– Я не хочу.

– Ешь!.. Жри, я сказал!

Муромцев встал, насупился и начал надвигаться на робкого новичка с французской кликухой Трюфель. Всей камере стало ясно, что время слов закончилось. Следующим аргументом будет удар в челюсть…