Влюбленный без памяти - Ксюша Левина

не скажет? – сорвалась. Ну ладно, может, это отрезвит одну забитую розовым туманом головку.

– Неля… но не все такие, как…

– Как мой Марк? Уверена? Может, ещё скажешь, что дело во мне?

– Нет, не скажу. Не могу… Я… но ты поступила плохо!

– Ты что, в сказке живёшь? Мы герои «Лунтика»? Что, баба Капа, сейчас расскажешь мне, что врать нехорошо? Ай-ай-ай, Неля! Влезла куда не надо! Ты зачем ехала? Отругать меня? Отругай! – я кивнула и выключила воду. В раковине остались куски салата, на которые я долго и внимательно смотрела, а потом собрала вместе с остатками пены и выбросила в мусорное ведро. – Не работает это так. Вы оба идиоты, которые верят всему. Даром, что он вдвое старше. Или как там Лара говорила? Вчерашний студент… Да-да. Вчерашний студент Макс и сегодняшняя студентка Маша. Два ребёнка.

– Которых ты обвела вокруг пальца.

– На улице дождь до сих пор, – вздохнула я и повернулась к окну. – И Марка всё нет.

– Это ты к чему?

– К тому, что если сегодня он…

– Не говори чего-то страшного, – попросила Маня. Я мрачная натура, с меня станется напророчить беды.

– Нет-нет… Просто знаешь, если бы он ушёл, мне бы стало легче, – я скомкала полотенце и кинула его на барную стойку.

– Я была бы свободна. Я очень молода, мне нет тридцати. Я бы жила как хотела, воспитывала детей как хотела. Ела что хотела, пила что хотела. Спала с кем хотела. Не ждала бы, когда он войдёт в спальню и скажет, что устал. Не видела бы его хмурое лицо.

– Марк…

– Не такой? О да, он на людях всё тот же озорной пацан, который выкрал меня ночью из дома и потащил наутро в ЗАГС. Озорные пацаны взрослеют. И это происходит очень неприятно и резко. Теперь он бизнесмен, у меня домище, а не однушка, и для мужа я скуШная.

– Как ловко ты переиграла, – медленно произнесла Маня, уже понимая, что говорить дальше не о чем. Она сейчас уверена, что я – притворившаяся хищником жертва. Что сейчас я хочу жалости. Она, увы, не понимает главного – то, что для неё длилось три дня, для меня было десятилетием. Она не понимает, что в своей драме я плаваю, как рыба в воде. Не помогут мне психологи и мнения со стороны, только я сама себе помогу. – Нель, это всё тебя не оправдывает.

– Нет. Не оправдывает. Я поступила, как сука. А потом сделала это снова, когда лишила тебя возможности меня обвинять. Но я так устала, что мне… по*уй, милая. Такой вот треш случился в твоей жизни, но с другой стороны, я же только чуть подпортила вашу сладкую вату. Продолжайте, как начинали. Ты немного повзрослела… вроде. Да и папенька с вами смирился. Куда ни плюнь – вы в плюсе. Так и быть, можешь со мной какое-то время не разговаривать.

И я ушла, оставив Машу в кухне.

А потом вернулся Марк, и случилась последняя наша встреча. Как трагично. Будь это кино – он уходил бы под печальную песню, а я бы смотрела ему вслед, а по моей чёрно-белой щеке бежала бы слеза.

Он отдал Мане своё обручальное кольцо “на чёрный день”. Оно правда дорогое, надеюсь, она распорядилась им правильно. Потом машина Марка загудела, и он уехал, а за окном уже закончился дождь, уже отлила вода и отжурчали по тротуарам ручейки. И уже светало, когда он стал жертвой какой-то долбанутой семьи Ильиных. Жёнушка Ильина решила, что пора самовыпилиться коллективно, крутанула руль и попыталась въехать в опору железнодорожного моста, а заодно зацепила две машины.

В одной ехал Марк. В другой – молодой паренёк Егор, ему не повезло больше всего.

И вот сижу я на полу и думаю – это же случилось буквально только что, вот только Марк был жив-здоров и ехал в машине, а теперь его везут в больницу, и я даже знаю все подробности случившегося. Как быстро всё работает, как поразительно ярко я нарисовала себе эту картинку. Только что… Марк был жив-здоров.

Только что.

Депрессивно как-то.

Я смотрю на штукатурку и пыльный стол и понимаю, что несколько минут назад был цел стол и был цел Марк. Муж и жена – одна сатана…

Глава 8. Сейчас

София Марковна сидит напротив меня и морщится, глядя на полную разруху в нашей кухне. Мы вернулись из больницы полчаса назад и за это время не проронили ни слова. Дети вели себя как шёлковые, даже Егор торжественно молчал, и от этого становилось страшно – Егор вообще никогда не молчит. Он болтает даже во сне. А сейчас все трое сидят в детской и спокойно занимаются своими делами, и хочется пойти и заставить их шуметь, и от этого всё тело немеет, тяжелеет, в горле копится тошнота.

– Как погано, – признаюсь я ненавистной мне женщине и вижу, как её аристократическое идеальное лицо смягчается.

Она кивает.

– Смущает тишина? – вдруг очень понимающе спрашивает она, и я киваю.

Не хочу поражаться этому внезапному сеансу телепатии, но я так благодарна свекрови, как не была никогда.

– Не то слово…

– Кто разбил стену? – София Марковна снова смотрит на разруху, но на этот раз не с презрением, а с интересом.

– Я.

– Хорошо, – кивает она. – Хорошо…

– Это бред, но у меня чувство, что я сделала это… в тот момент, когда…

– В тот момент, когда Марк попал в аварию… Я впервые разбила целый сервиз во время ссоры с мужем! – вдруг на одной ноте, закрыв глаза, сообщает мне свекровь и громко шумно выдыхает.

Это самое откровенное, что я слышала от неё за все десять лет. Мне начинает казаться, что я люблю эту дурную женщину с аристократическим лицом.

– Шок, – я моргаю, как героиня тупого ситкома. На фоне сейчас должны раздаваться аплодисменты и смех зрителей, а свёкр должен открыть дверь и встать перед нами такой весь потешный, встрёпанный, с последней целой тарелкой в руках.