Последний владыка - Анна Варенберг

— Значит, мы это сделали, — сказал он.

— Да, — ответил дружелюбный голос. — Это Солнечный Город, и вы здесь уже порядочное время.

Тревер повернул голову на голос — у кровати стоял доктор в голубовато — белом халате. Взгляд Тревера скользнул по нему, потому что он увидел главное — поднос на тумбочке, и на нем — темно — желтый мерцающий кристалл. Солнечный камень!

Доктор поспешил объяснить:

— Не беспокойтесь, все в порядке. Некоторое время у вас поболит голова, но любой согласился бы на это ради солнечного камня!

— А Джун и Сол? Где они?

— Они здесь. Тоже весьма странный народ. Ни с кем не разговаривают. Все вы — сплошная тайна, знаете ли.

Доктор вышел и вскоре вернулся с Джун и Солом. Они были теперь в современной одежде. На Джун она выглядела так же неуместно, как шелковое платье на леопарде.

Джун заметила улыбку в глазах Тревера и воскликнула:

— Не смейся надо мной никогда… никогда! Да, цивилизовывать ее — дело долгое. Сомнительно даже, что это вообще возможно.

Она постояла, серьезно глядя на него, а затем сообщила:

— Сказали, что завтра ты сможешь встать.

— Это хорошо, — обрадовался Тревер.

— Но ты должен быть осторожен некоторое время…

— Я буду осторожен.

Они больше не говорили, но по ее твердому серьезному взгляду Тревер понял, что Хьюго и ящеры прощены ему. Не забыты, но прощены. И теперь отношения между ним и Джун стали чем‑то гораздо большим и значительным, чем прежде.

Сол не выдержал:

— Мы ждем столько дней! Когда мы вернемся в Долину за остальными?

Тревер повернулся к доктору, с любопытством наблюдавшему за происходящим:

— Могу ли я нанять здесь корабль?

— Человек, имеющий солнечный камень, может получить почти все, что захочет, Тревер! Я поговорю насчет этого.

Зафрахтованный корабль нес их обратно в долину — минимум команды и двое техников — минеров, нанятых Тревером. Они высадились за пределами древнего города, и рабы хлынули к ним, отчасти обрадованные, отчасти испуганные воплощением древней легенды. Тревер объяснил Солу, что надо сделать. В черепах убитых коринов остались солнечные камни баснословной ценности. Надо пойти туда с рабами и взять камни.

— Но эти камни — зло, зло! — воскликнул Сол.

— В других мирах — нет, — ответил ему Тревер. — А твоему народу нужно будет где‑то обосноваться.

Когда это было сделано, Тревер кивнул техникам.

— Пора. Вход в катакомбы вон там, наверху. Техники ушли, взяв с собой тяжелый груз, который пришлось нести вдвоем. Вскоре они вернулись, уже без груза.

Тревер достал из кармана свой солнечный камень. Джун вцепилась в его руку:

— Не надо!

— Теперь это не опасно, Джун, — успокоил он. — У него не хватит времени сделать со мной что‑либо. А я чувствую, что должен поговорить с ним.

Он приложил солнечный камень ко лбу и мысленно позвал:

— Шеннеч!

И в его мозг вошло холодное и ужасное присутствие Последнего. Мысли Тревера были прочтены в один миг.

— Значит, это конец?

— Да, — подтвердил Тревер, — для тебя это конец, — он ожидал дикой реакции тревоги и эмоций, попытки захватить его мозг, предотвратить свою гибель.

Но этого не произошло. Наоборот, от него пришел потрясающий импульс радости.

— Как… Значит, ты хочешь, чтобы я это сделал?

— Да, Тревер! Да! Я подумал, что ждать смерти еще столетие — слишком долго и скучно. А это освободит меня сразу!

По приказу Тревера корабль взмыл к небу. Последовало новое указание — и город внизу взорвался огнем и камнем вокруг входа в катакомбы.

Герой — одиночка, который не терпит одиночества — именно так ощущал себя Тревер. Может быть, потому, что обстоятельства в последнее время складывались не в его пользу, его все чаще посещали апатия и тоска. Он вдруг ясно начал осознавать свою неприкаянность и то, что уже давно не юнец, для которого авантюрные приключения интересны и ценны сами по себе, как возможность лишний раз испытать собственные силы и выяснить их предел. Сорок лет — такой нелегкий возраст, когда человеку свойственно подводить определенные итоги прожитой жизни. Оглядываясь назад, Тревер невольно задумывался о том, что его деятельность до сих пор была совершенно бесплодной. Да, он много и вдохновенно сражался и побеждал, достиг той степени состоятельности, когда уже не требуется вкалывать до седьмого пота и рисковать жизнью ради хлеба насущного, стал достаточно известным человеком… скорее, скандально известным.

Собственно, именно последнее соображение и явилось причиной его нынешнего глубокого уныния, а также полного нежелания просыпаться, хотя утро явно затянулось и успело плавно перейти в середину дня. Тревер всегда предпочитал ночь, в темное время суток был невероятно активен и трудоспособен. Продрать же глаза утром — мучение. Особенно если он чувствовал себя так погано, как сегодня. Впрочем, Тревер надеялся, что его хотя бы никто не потревожит.

Зря надеялся.

Миновав все защитные устройства, призванные охранять его покой, в комнату бесцеремонно ворвался Фрэнк Рейнольдс. Этот ужасный человек, бич Божий, дитя дьявола, распахнул дверь так, что она с размаху хлопнулась об стену, стянул с Тревера простыню и в довершение всех бесчинств весьма ощутимо шлепнул его по заду.

— Подъем, Тревер.

— Изверг, я тебе сейчас ноги выдерну!

— Ты что, обиделся? — искренне изумился Рейнольдс, хлопая белесыми ресницами. — Я пробовал с тобой связаться, но все переговорные устройства отключены, вот мне и пришлось явиться лично и проверить, уж не подох ли ты вообще.

— Благодарю за заботу, — процедил Тревер. Нехотя поднявшись, он направился в ванную и по пути бросил через плечо.

— А теперь, когда ты убедился, что я почему‑то все еще жив, убирайся.

Фрэнк тяжело вздохнул, но с места не сдвинулся. Это был высоченный блондин, обладавший омерзительно — классическими чертами лица, великолепными мускулами и мозгами гения. По росту Тревер со своими пятью футами десятью дюймами едва доставал ему до плеча, а тягаться с Фрэнком в области точных наук не взялся бы и за все золото мира. Единственным, в чем они были приблизительно равны, являлось умение сражаться — меньше всего старина Фрэнки напоминал засушенного ученого головастика, хотя и был по натуре жутким занудой, педантом и поборником высокой морали. Но хорошая драка по всем правилам боя была столь же мила его сердцу, как и пространные рассуждения о свойствах d — кварков и их отличиях от t — кварков. В свои тридцать восемь Рейнольдс собрал полную коллекцию всевозможных наград, научных титулов и премий в области освоения новейших космических технологий, да еще и лично, со свойственной ему въедливостью, испытывал собственные изобретения. Не человек, а настоящий ходячий эталон, он, ко всем прочим недостаткам, был давно женат, причем это чудовище никогда даже в мыслях не изменяло своей супруге. Отчего он испытывал дружеские чувства к Треверу, понять было сложно. Наверное, из неутолимого любопытства к созданию, столь же непохожему на него, как меркурианский хвостатый джунго на морскую змею с Ганимеда.