1001 ночь без секса - Сюзанна Шлозбер

С чувством удовлетворения должна сообщить, что родители мои ни о чем не знали. Все, что я им сказала о переменах в моей жизни, сводилось к следующему: я отправляюсь в путешествие с подругой, которой нужно оправиться после недавнего развода. Это объясняло, почему Алек не едет со мной (чему они, конечно, обрадовались), и вместе с тем намекало на то, что «недавний развод», пожалуй, еще хуже, чем безбрачие.

И вот рано утром во вторник я собрала вещи в свой джип и пустилась в дорогу. Подъезжая к шоссе, я уже чувствовала, что небеса надо мной немного проясняются. После долгих месяцев колебаний и страха я все же сделала то, что было необходимо, и теперь вновь продвигалась вперед. Всего через пару недель я узнаю, где начнется моя новая жизнь.

Первой остановкой на моем пути был Эшленд, городок в южном Орегоне с населением в двадцать тысяч жителей, известный своим Шекспировским фестивалем, продолжающимся чуть ли не круглый год. Я уехала оттуда почти сразу. Слишком много книжных магазинов, торгующих литературой духовного содержания. Слишком много мелодических побрякушек на дверях. Слишком много салата аругула. Слишком мал выбор канцелярских товаров.

Два дня спустя я перевалила через Каскадные горы и въехала в Бенд – симпатичный городок в тридцать пять тысяч жителей под солнечным орегонским небом. Я бродила по очаровательным окрестностям, вдыхала запах хвои, осматривала со вкусом построенные коттеджи, магазины, торгующие велосипедами, по-домашнему уютные кафе. Пристроившись на удобном диванчике одного из таких кафе, я не торопясь ела только что испеченный овсяный хлебец и лениво изучала афишки: живая музыка в какой-то из городских пиццерий, бесплатные концерты под открытым небом. Самый воздух здесь источал благодушие. Мне нравилось общее дружелюбие, непритязательность и то, что буквально каждый – и стар и млад – носил жилет из овечьей шерсти. Но это было не все.

Внезапно меня осенило: волосы! До сих пор у меня были, как говорится, проблемы с волосами. В Лос-Анджелесе я многие годы проходила с копной непослушных темно-русых кудряшек. Когда я переехала во влажный климат Сан-Франциско, ситуация ухудшилась: мои волосы превратились во всклокоченную непокорную массу, которую проще было измерить по ширине, чем по длине.

Но сухой воздух Бенда сотворил чудо: казалось, впервые за тридцать лет судорожных корчей мои волосы обрели то, что им было нужно всегда. Они стали мягкими. Струящимися. Гладкими. Улыбаясь, шествовала я по центральному парку, и волосы у меня развевались, как у девушек с рекламных картинок. «Что за чудо, – думала я, – и надо же было попасть в такое место, где начинаешь выглядеть лучше, не прилагая для этого никаких усилий».

Так вышло, что мой приезд в Бенд совпал с ежемесячным собранием еврейской общины, проводившимся в подвале методистской церкви. Я узнала об этих собраниях, когда рылась в Интернете в поисках сведений об этническом составе жителей города. Наудачу набрала я на клавиатуре слова «евреи» и «Бенд», Ожидая, что результат будет столь же плодотворным и бестолковым, как, скажем, на запрос «снежный баран» или «американский торговый центр». Но компьютер выдал адрес веб-сайта еврейской общины центрального Орегона, тесной группки, насчитывающей около семидесяти пяти семейств. Этого достаточно для того, чтобы периодически проводить службу, но слишком мало для собственной синагоги и раввина. Позвонив по указанному телефону, я поговорила с добродушным адвокатом по имени Стив. Когда я спросила его, каково быть евреем в городе, где нет даже кошерной закусочной, он пригласил меня на службу.

Нет, я не так уж жаждала духовного обновления. Нельзя сказать и того, что я искала себе обязательно парня-еврея. Если бы это было так, моя «Обана-Сюза!» превратилась бы в круиз по нотариальным конторам, ортопедическим кабинетам, риелторским агентствам и включала бы поездку в Лос-Анджелес, Чикаго и на Манхэттен. Просто мне казалось, что пообщаться с местными евреями – верный способ завести друзей, ведь примерно так же поступают, например, фанаты «Денвер бронкос», выезжая за пределы штата: они всегда находят друг друга в спортивных барах, когда играют их кумиры.

В методистской церкви на раскладных стульях сидели члены общины в жилетах; они зачитывали места из молитвенников, отпечатанных на фотобумаге, и слушали приехавшего из Портленда раввина. Когда служба завершилась, полдюжины человек дали мне свои телефонные номера на случай, если я захочу еще что-нибудь узнать о Бенде. Вот, значит, какова жизнь в маленьком городе! Я здесь всего два дня, а уже имею успех!

Бенд очаровал меня; через два дня я уже представляла себе мою жизнь здесь. Все же я решила не совершать поспешных шагов и, согласно своему плану, устремилась в Бойсе, штат Айдахо: не помню уже почему, но в конце девяностых жить в этом городе считалось модным. Там я встретилась с двумя приятелями своей подруги – возможно, самой странной парой во всем Айдахо: Джек – высокий, лысый, лет пятидесяти, преподаватель литературы с вкрадчивым голосом, и его взвинченный тридцатилетний бойфренд-тунисец по имени Рауф. На голове Рауфа были выбриты концентрические круги, и он носил футболку с аббревиатурой Департамента полиции Нью-Йорка. Обращались они со мной как с путешествующей особой королевской крови и во время подробнейшей экскурсии по городу не отходили от меня ни на шаг.

Джек и Рауф очень настаивали, чтобы я посетила ярмарку; там я нанесла визит беременной гадалке с чудовищно огромным животом; звали ее Марта, и гадала она по картам Таро. В самом деле: в жизни у меня наметился поворотный момент, так, может, Марта снабдит меня какими-то инструкциями?

– Где я буду жить? – спросила я Марту.

Одним движением сметя мои пятнадцать баксов, она перевернула несколько из разложенных на столе карт.

– На Востоке, – без тени сомнений заявила она.

Имела ли она в виду восточное Айдахо или, например, Ньюарк, осталось загадкой. Еще я спросила Марту, видит ли она в моем будущем нового жениха. Тут у нее вроде бы начались схватки, и она замахала на меня руками. Рассудив, что эти судорожные движения вызваны, скорее всего, естественными причинами и мне не стоит принимать их за ответ, я нашла Джека и Рауфа, и мы вместе отправились на выставку гигантских огурцов.

Я поняла, что Бойсе мне не подходит, и уехала на день раньше, чтобы, преодолев 350 миль, добраться до Солт-Лейк-Сити. Познакомившись со столькими людьми и городами менее чем за две недели, я стала спокойнее относиться к нашему разрыву с Алеком. Но в дни, подобные этому, когда мне долго приходилось катить по пустынному шоссе, я снова начинала плакать. (Душевному спокойствию не способствовало и то, что в те дни одним из самых популярных хитов на радио кантри была песня дуэта Брукс-Данн «Когда я уеду, ты будешь скучать».) Слезы приносят забвение. Все, что в этом «измененном состоянии» могла вспомнить я, это какие у Алека ямочки на щеках и как обворожительно он говорил: «Ну что, ты хорошо трудишься?» – всякий раз, когда звонил мне из полицейской машины. Полностью вытеснилось из памяти его отношение к Дню святого Валентина, суть которого выражала фраза: «Ну, напиши сама себе какую хочешь открытку, а я подпишу».