Преступление графа Невиля. Рике с Хохолком - Амели Нотомб

Тогда родительский авторитет справился с его слабостью. В шестьдесят восемь лет Анри порылся в памяти в поисках голоса отца, чтобы запретить себе думать об убийстве, которое готовился совершить. Это подействовало немедленно.

Сила табу оказалась столь абсолютной, что старый запрет тотчас пал: Невиль подумал о смерти Луизы, и его охватило отчаяние, которому он не мог предаться без малого шестьдесят лет. Он дал волю слезам и выплакался всласть. «Я и не знал, что во мне столько слез», – подумалось ему.

Сквозь рыдания он не мог не прозреть сходство ситуаций: Окассен, конечно, не убил Луизу, но нельзя было отрицать, что он не повел себя как отец, пытающийся спасти свое дитя. Врач приходил к Луизе только один раз и сказал, что девочке необходимо срочно сменить климат:

– Без солнца, без тепла малышка не выздоровеет.

Эти слова так и остались пустым звуком. У Окассена не было средств отправить дочь на юг. О том, чтобы продать замок и оплатить ее лечение, не могло быть и речи. Анри спросил себя, приходила ли такая мысль хоть на миг в голову отцу. «Вряд ли, – заключил он. – Для Окассена это было из разряда невозможного».

Теперь он сам оказался в таком же тупике. С той лишь разницей, что сознание отца дилемма даже не затронула: «Счастливец, вы и не знали, что стали убийцей любимой дочери! А ваша среда закрыла глаза на вашу низость, вас хотели знать и принимали, и ваше имя по сей день внушает уважение!»

Анри запретил себе продолжать сравнение, думая об ожидавшей его мрачной участи, и в его памяти всплыло лицо Луизы на смертном одре. Его вдруг поразила очевидность, которой он до сих пор не замечал: Серьёза в семнадцать лет как две капли воды походила на Луизу в гробу.

При жизни Луиза была куда красивее Серьёзы. Смерть заострила ее черты в жестком и лишенном прелести выражении. «Так выглядит Серьёза с двенадцати лет», – подумал он.

Он попытался вспомнить Серьёзу ребенком: девочка не блистала красотой, но искрилась жизнью. Луиза тоже была такой. Красота пришла к тринадцати годам, примерно в том возрасте, в котором Серьёза погасла. Решительно, между двумя девочками существовала любопытная связь.

«А я – я дважды потеряю девушку, которую люблю, в первый раз свидетелем драмы, во второй – виновником».

В эту минуту заухала сова. Мать всегда говорила ему: «Если кричит сова, значит твоя мысль верна». «Далеко же я продвинулся, – подумал он. – Виновник? Я еще не виновен. Или уже. В какой момент это случилось? Вправду ли я искушал судьбу, назвав детей Орестом и Электрой?»

Он попытался мысленно восстановить то, что Серьёза рассказала ему о своих двенадцати годах. «Я ничего не понял, – заключил он. – Она, впрочем, этого и хотела, сама призналась. Эта малышка из меня веревки вьет».

Следующей ночью, в три часа, Анри по-прежнему не спал.

«Как я ни запрещаю себе об этом думать, что-то во мне все равно думает. Выдержу ли я три бессонные ночи подряд?»

Бессонница – великая тайна. A priori, разве так уж мучительно часами лежать в удобной кровати, даже если не спишь? Отчего же становишься вместилищем ужасных мыслей? Объяснение есть: бессонница – это продолжительное заточение наедине со своим злейшим врагом. Враг этот – проклятая часть нашего «я». Она есть не у всех, так что не всем знакома бессонница.

Это проклятие тем более страшно, что тяготеет оно над людьми, погруженными во тьму и тем самым лишенными спасительного зрения. Врачи советуют в случае бессонницы встать и чем-то заняться: они не учитывают, что чаще всего страдающий бессонницей человек проводит не первую ночь без сна и слишком вымотан, чтобы искать отвлечений.

Измученному Анри едва хватало сил бороться с худшей своей мыслью. Но в половине четвертого утра мозг его наткнулся на пункт, показавшийся ему основополагающим; предсказание гадалки гласило: «На этом приеме вы убьете одного из гостей». Серьёза, однако же, гостьей не была. Она была девушкой из семьи. А стало быть, не могла стать жертвой.

Осчастливленный этим озарением, Анри облегченно вздохнул. Успокоившись, он наконец погрузился в сон.

Никто так не наслаждается этим счастьем, как люди, страдающие бессонницей: они, по крайней мере, знают, что спят.

Он проснулся в десять часов утра и еще полежал в постели, анализируя это сладостное ощущение покоя, которое растекалось в его крови. «Я ничего не скажу Серьёзе, – решил он. – С этой окаянной девчонки станется снова заморочить мне голову своей демагогией. Кого же я убью завтра? Да все равно кого. Так никто не сможет обвинить меня в предумышленном убийстве». Эта мысль позабавила его, и он встал в превосходном настроении.

Александра составила ему компанию за завтраком. Погода была прекрасная.

– Верно сказал Виалатт[11], метеорологический прогноз повинуется лишь одному закону: погода в девяноста процентах случаев бывает та же, что и вчера. Значит, завтра будет чудесный день для garden-party.

– Ты заказал шампанское, дорогой?

– Его доставят сегодня в полдень. Я этим займусь.

Они обсуждали различные детали, не замечая, что из-за приоткрытой двери за ними наблюдала Серьёза. Невинный, как первопричастник, Анри не контролировал выражение лица. Он неподдельно радовался. И это не ускользнуло от молодой девушки.

Около трех часов Невиль был занят в кухне: доставал из коробок фужеры и проверял их чистоту. Он рассматривал каждый бокал на свет и, если различал на нем малейший отпечаток пальца, погружал его в горячую воду без мыла. Вошла Серьёза:

– Я могу помочь тебе, папа?

– Да, милая. Вынимай фужеры из воды и ставь их на поднос.

Вдвоем они молча делали дело.

Анри не чувствовал опасности.

– Ты выглядишь гораздо лучше, папа.

– В самом деле. Я наконец выспался.

– А-а. А я нет.

Он заметил, что она бледна как полотно.

«Возможно ли, что она боится смерти?» – подумал он, вытирая полотенцем бокал, который держал в руке. И продолжал рассматривать фужеры как ни в чем не бывало.

– Ты даже как будто весел, – продолжала Серьёза.

– Я люблю приготовления к garden-party. С ними связаны воспоминания о прежних приемах, вкус шампанского. Я заранее хмелею.

– Не стоит слишком много пить. Ты должен целить в голову.

«Она ужасна. Она заслуживает, чтобы я совершил то, чего ей хочется», – подумал граф.

Увидев, что она делает дело кое-как, он позволил себе замечание.

– Как ты можешь придавать такое значение чистоте бокала, зная, что будет завтра?

– Так учит Будда: «Когда моешь посуду, мой посуду».

– Будда действительно так сказал?