Зимняя книга приключений. Скелет за шкафом - Юлия Кузнецова

«Не хочу читать Кристи в оригинале, – подумала я сердито, – хочу рисовать! А кстати...»

– Анна Семеновна! А почему Лилия Леонтьевна так интересовалась рисунками Вариного брата?

– Вы их видели?

– Нет пока.

– Если принесете хотя бы один, я объясню вам, в чем дело.

«Тук-тук!» – в аську постучалась Ника.

– Привет! Как ты там?

– Сколько стоит рукопись? – написала в ответ Ника.

Ух ты! Значит, уже прочла письмо!

– Постараюсь, Анна Семеновна. А ответьте и вы на мой вопрос. Сколько денег может получить по контракту с издательством Лилия Леонтьевна?

– За рукопись?

– Да, за украденную рукопись.

– Шестьдесят тысяч рублей. Ровно шестьдесят тысяч.

В длинном темном коридоре вкусно пахло жареной картошкой. Я подумала, что зря упустила момент маминого покаяния. А надо было вытребовать себе хотя бы какой-нибудь нормальной еды по вечерам вместо горелой фасоли. А то ишь, боится, что я стану анорексичкой, а вместо того, чтобы картошечки пожарить, все листает свои умные книги.

Кстати, анорексия – дело тяжелое. Ника рассказала по аське. Ее заставляют, грозят, что она умрет от голода, а ей не хочется. «Проблема, – писала Ника, – в моей голове. Не могу убедить свою голову заставить меня поесть».

«Что ж, хани, надеюсь в этой общаге меня ждет приключение, и я смогу занять твою голову чем-нибудь интересным», – подумала я.

Я миновала просторную общажную кухню, в которой жарили картошку две пухленькие студентки, и постучала в дверь комнаты Риты Гвоздь.

– Макс? – выкрикнули из-за двери.

Я приоткрыла дверь и ответила:

– Нет.

– Проходи... – уныло отозвались изнутри, – проходи... Я в ванной...

Последние слова были произнесены совсем уж умирающим голосом. Я вошла и оказалась посреди совершенно темной комнаты. Памятуя о недавнем захвате в плен, я пощупала стену в поисках выключателя. Нажала и вскрикнула.

Стены, пол и даже потолок комнаты были выкрашены в черный цвет. На окнах – черные занавески. На фоне этого безумного интерьера пестрят ярко-розовые детали – пуфик, настольная лампа, коврик у кровати. Ну и местечко! Веселый гроб.

Я отворила скрипучую дверь ванной комнаты и вздрогнула.

В ванне без воды полулежала девушка. Она здорово напоминала кучу анимешных героев сразу.

Облегающие черные джинсы и майка. На руках – напульсники с шипами. Черные волосы коротко острижены сзади, один глаз полностью закрыт неровной челкой. Губы – бледного бежевого цвета. Тот глаз, что виден, густо обведен черным карандашом.

Первый раз в жизни вижу эмо так близко. И ничего хорошего я не заметила: на одном краю ванны сидел плюшевый мишка, на другом – поблескивало лезвие ножа.

Я запаниковала. Эй! Хеллоу! Я расследую пожар, а не самоубийство!

– Меня зовут Гайка, – осторожно сказала я и шагнула к ножу.

Может, я успею схватить его, пока она не перерезала себе вены? Я сбросила рюкзак на пол.

– Рита, – хрипло отозвалась девушка, не сводя глаз, то есть глаза, с ножа.

– Рита, можно я возьму нож?

– Зачем?

– Э-ээ... Отрежу колбасы докторской на кухне.

– Нет. Мне он нужен.

– А мне кажется, не нужен.

– Нужен! Ты не эмо! Тебе не понять!

– Не понять чего?

– Моего горя. У меня стали видны корни!

Рита оторвала взгляд от ножа и перевела его на меня.

Какие корни? Тоже, что ли, луковицу на окне выращивает?

– А! Корни волос, – сообразила я, – и ты из-за этого станешь резать вены? Проще покрасить. Судя по всему, черной краски у тебя хоть отбавляй!

Я оглянулась на комнату.

– Это краска для пола, а не для волос. А для волос – закончилась.

– Хочешь, я тебе гуашь принесу?

– Издеваешься?!

– Нет, просто отсутствие краски – не повод резать вены.

– Я же сказала: ты не поймешь! Только настоящий эмо может оценить мою боль!

– Боль?

– Боль от того, что меня будут считать не тру эмо, а проклятым позером!

– А тебе не все равно? Ты знаешь, что ты эмо. Это самое главное.

– И правда, – вдруг согласилась девушка, – мне наплевать. Я понимаю, что главное – это то, что ты думаешь о себе сам. Я понимаю это, потому что я и есть тру эмо. Настоящие эмо умеют сочетать эмоции с разумом. Я буду разумной.

– Будь разумной, – с облегчением согласилась я, но тут, к моему ужасу, Рита подняла нож над головой.

Другой рукой она взяла мишку и одним махом распорола швы на плюшевом животе. Я ойкнула. Рита вылезла из ванны, достала из шкафчика черные нитки и иголку и зашили медведю пузо крест-накрест.

– Будет моим талисманом, – объяснила она мне, показав обновленного медведя, – тру эмо всегда имеют талисманы.

«И этот человек заканчивает в конце года МГУ», – поразилась я, выходя из ванной вслед за Ритой.

В комнате она улеглась на подоконник, достала черно-розовый портсигар и закурила. По комнате распространился сладкий черничный запах. Я присела на пуфик, обитый искусственным розовым мехом.

– Вообще-то, тру эмо не курят, – призналась Рита, пуская в воздух клубы, – не пьют и не едят мяса. Но я не могу не курить. Особенно эти, с черничным запахом. Мне их одна фанатка из Австралии прислала. Вместе с зажигалкой.

Она протянула мне красную зажигалку с черной розой. Под ней белел мужской профиль.

– Прости, солнышко, я потеряла твою подружку, – сказала Рита ласково зажигалке, а мне объяснила, – их было две.

Я напряглась. Подружка зажигалки была у меня в рюкзаке.

– Давно ты потеряла вторую? – спросила я.

– Нет, – сказала Рита, выдыхая новую порцию черничного дыма, – совсем недавно.

Значит, это ее зажигалка! Я уже хотела показать ее Рите, чтобы посмотреть на реакцию, но потом решила не рисковать. Сначала надо порасспросить обо всем. Подберусь к ней поближе, а потом – ошарашу.

– Откуда у тебя фанатки? – спросила я, – ты играешь в группе?

– Ага. Мы с моим другом Максом играем эмо-рок. Мой Максик – тру эмо-бой.

Она указала на самодельную афишу, на которой была сфотографирована Рита. Она сидела на краю сцены с грустным видом, а за спиной у нее торчали огромные сизые крылья. По краю афиши – надпись «Ее песни гвоздят».