Повседневная жизнь Берлина при Гитлере - Жан Марабини

В ходе этой операции, которая так удалась Гейдриху, исчезнут и те «литературные негры», которые в действительности написали «Майн кампф»,[58] и сотни других неудобных свидетелей. Гитлер будет отсутствовать до 2 июля — он слишком чувствителен, чтобы выносить запах бойни. Он не желает слышать жалобы казнимых, ругань палачей, мольбы женщин, выпрашивающих пощаду для своих мужей. Когда он вернется в Берлин, его большой «Юнкере» тяжело приземлится в аэропорту «Темпельхоф». Горизонт затянут темными тучами, и у красной ковровой дорожки его ждут почти исключительно сотрудники штаба гестапо и СС. Гитлер идет им навстречу пошатываясь. «Он, бедняжка, не спал ни одной минуты в течение нескольких суток», — расскажет Ева Браун своей подруге. Гейдрих держит помятую тетрадь с именами людей, казненных в столице. Шзевиус[59] отмечает, что «пальцы фюрера дрожат, когда он медленно перебирает эти листы. Порой он останавливается на каком-то имени с выражением волнения или гнева на лице или даже отшатывается назад всем корпусом». «Наконец кортеж трогается с места, — пишет этот свидетель и добавляет: — Пафос разворачивавшейся передо мной сцены, мрачные лица, пурпурно-кровавое небо, как в опере Вагнера, — это было больше, чем я мог вынести». Так исчезли первые соратники Гитлера. Их смерть стала ценой за те соглашения, которые Гитлер вскоре заключит с баронами Рура, которым отныне ничто не помешает обеспечивать перевооружение Германии. Это была также плата генералу фон Бломбергу, министру рейхсвера. Казни подверглись только те генералы и либеральные аристократы, которые не интересовали генеральный штаб или даже были чем-то неудобны для него. Главнокомандующий фон Бломберг опубликовал в официальной газете НСДАП, «Фёлькишер беобахтер», свою статью, в которой, в частности, писал: «Поскольку существует лишь одна партия, отождествившая себя с государством, армия является национал-социалистской и поддерживает этот режим!»

Итак, Гитлер лишился своих первых соратников, штурмовиков, но его уже защищают черные эсэсовцы и вермахт,[60] который наконец поверил, что пришел час его реванша.

«Германия и Берлин уже на пути к могуществу и славе», — говорит генералу фон Бломбергу бывший ефрейтор, комплексующий по поводу того, что является представителем южной ветви немецкой нации, и колеблющийся между «реальной политикой» в духе Бисмарка и безумием, которое подстегивает его, подобно духу мщения; а еще он находится под влиянием интеллектуальных лидеров СС и Геббельса, который останется рядом с ним до последней минуты, — этого виртуоза «дезинформации», достойного ученика Бисмарка (некогда использовавшего эмсскую депешу[61] как средство для усиления собственной власти и приближения войны). Однако, прежде чем попытаться «дезинформировать» народ, нужно завоевать его симпатии; и Гитлер довольно талантливо будет играть своей способностью лгать и в то же время учитывать (по крайней мере вначале) элементарные потребности необразованных масс. Так что только в 1938 году или даже позже берлинцы, этот железный наконечник немецкого копья, начнут сомневаться в Гитлере. А в 1934 году те же берлинцы еще уверены, что делами их государства неусыпно занимается один человек, опирающийся на преданных ему исполнителей, честность которых не вызывает никаких подозрений. Люди, «влюбленные в своего кумира» (Гесс), видят свой единственный шанс на достойную жизнь в том, чтобы ими управлял идеолог, верный своей доктрине и своим обещаниям. Эмпиризм Гитлера, свойственное ему тактическое и стратегическое чутье, его «вдохновенность», которая очаровывает его близких и даже военных, не перестающих удивляться этому «ясновидцу, который всегда оказывается прав» в спорах с ними (так, по крайней мере, будет до «битвы за Англию»), — все это в значительной степени привлекает и среднего немца, среднего берлинца. Рядовые граждане полагаются на фюрера слепо, не рассуждая! Города и деревни, фермы и заводы — ничто не ускользает от его бдительного ока. С недавних пор, когда Гинденбург скончался в Нойдеке, все и вся должны подчиняться его, Гитлера, железной воле, его тоталитарной дисциплине. Всем, и прежде всего молодежи, он предлагает сейчас волнующую авантюру. Рабочие и служащие вновь получают работу, снова открываются военные заводы, буржуазия чувствует себя удовлетворенной — как и армия, как и старая аристократия, по настоянию которой фюрер пожертвовал штурмовиками. Молодые счастливы тем, что им предложили некую цель. Сегодняшний день — время надежды. Завтра начнется борьба за «жизненное пространство». Но уже сейчас создается прекрасная армия, в небо взмывают самолеты военно-воздушного флота (Люфтваффе), на воду спускают корабли, похожие на великолепные игрушки. Здоровая жизнь, спорт, парады, демонстрации, факельные шествия — молодежь беззаботно радуется всему этому. А еще немцам предстоит увидеть Олимпийские игры, этот величайший праздник, — прежде чем придет война с ее разочарованиями.

Незадолго до открытия великого спортивного праздника Гейдрих становится начальником государственной службы безопасности (СД),[62] а Канарис — новым начальником армейской разведывательной службы (абвера). Получив назначение 2 января 1935 года, маленький адмирал (рост — 1 м 60 см, возраст — 48 лет, волосы с проседью, глаза голубые) сразу же начинает обустраиваться в служебном помещении, которое называет своей «лисьей норой». Не чувствуя себя счастливым с женой и дочерьми в своей очень скромной квартирке на Доллештрассе, он часто спит на диване в должностном кабинете на набережной Тирпицуфер, повернувшись лицом к макету крейсера «Дрезден».[63] Этот вечно усталый человек, в котором нет ничего от прусской жесткой самодисциплины, нередко зевает даже во время сдачи рапорта. Все свои тайны и секретные сведения, касающиеся организации его ведомства, он хранит не на бумаге, а в памяти. Добровольный молчальник, он сформировал себя как личность, взяв за образцы знаменитых шпионов императора Вильгельма II. Этот националист, совсем не похожий на Рема, был не единственным, кто втайне сочувствовал штурмовикам и боялся за свою жизнь в «Ночь длинных ножей». Однако он всегда превосходно владел искусством притворяться. Он умеет слушать Гитлера, как никто другой, и даже лучше, чем Гейдрих. Последний, кого Эрика, жена Канариса, называет за глаза «белокурой бестией», иногда приходит в дом адмирала со своей супругой, Линой Гейдрих, чтобы сыграть вместе с хозяевами квартет Баха или Бетховена.[64] Алжирец Мохамед, верный слуга Канариса, который в такие вечера подает кофе, немного побаивается «красавчика» Рейнгарда. Вынужденный работать в сотрудничестве со своим старшим по возрасту коллегой, Гейдрих всю жизнь «чувствует», не будучи в состоянии этого доказать, что Канарис «шпионит не в пользу Гитлера». Фюрер же, не обладая таким тонким чутьем, сохранит веру в свое «орудие» (Канариса) почти до самого конца. Все высокие политики, не отваживаясь прямо об этом говорить, догадываются, что Вильгельм Канарис замешан в убийстве Карла Либкнехта и Розы Люксембург.[65] Он также помогал элитным штурмовым отрядам в тайном уничтожении коммунистов и социал-демократов. В последнее время Гейдрих подогревает антисемитизм Гитлера, но Канарис его в этом не поддерживает. Адмирал рекрутирует для абвера лучших агентов именно среди евреев — это несомненно. Гейдрих все время подкапывается под армию, Канарис же ее защищает. Канарису удается добиться того, чтобы один из членов «Оси», Франко, вступил в переговоры с Черчиллем, с Папой; Гейдрих провоцирует чистки в Красной армии, способствует заключению германо-советского пакта, разрабатывает план операции «Барбаросса» (план вторжения в Россию), ставит своей конечной целью расширение «жизненного пространства». Канарис имеет свой план создания «Великой Германии», Гейдрих же думает о технических деталях функционирования мировой империи, которая не пощадит ни латинян, ни англосаксонцев, никого. Гитлер верит, что сможет заставить двух этих «феноменальных экземпляров» плодотворно сотрудничать. И действительно, они встречаются семьями, а по утрам даже скачут галопом, бок о бок, по аллеям Тиргартена. Объединившись против всех остальных — Геринга, Геббельса, а потом и Риббентропа, который внедрит собственную агентуру в ряды СД и абвера, — они имеют веские причины, чтобы изображать дружбу и даже нежную привязанность друг к другу. Третий рейх — это корзина с дерущимися крабами: около ста разных тенденций сосуществует внутри абвера, который по объему своих полномочий имеет преимущество перед гестапо, а последнее, в свою очередь, — перед СС и даже перед СД, службой, которую возглавляет Гейдрих и которая на сегодняшний день организована наилучшим образом. Гиммлер так хорошо отдает себе в этом отчет, что поощряет интриги «белоперчаточника» Канариса против СС, соперничающего с абвером, с одной стороны, и против Гейдриха — с другой. Адмирал в Германии никогда не действует открыто, а только через посредников, никогда не оставляет за собой ни малейших следов, особенно в своем окружении. И напротив, в Испании, в Италии, на Балканах, во всех средиземноморских странах — в его жилах есть немного греческой крови — он пускается на всевозможные авантюры, как бы обретая в этом вторую молодость. Правда и то, что иногда он создает разведывательные службы для этих стран.