Как мы победили смерть - Равиль Бикбаев

Четвертый батальон был деблокирован, и выведен из боя. А из нашего призыва, уже уволенных в запас солдат, пятнадцать погибли в том бою.

Льются воспоминания, льется водочка, и пьяные, не видим мы уже ресторанный столик, забыта прелесть, а мы, не битые жизнью не молодые мужики, а снова юные мальчишки в десантной форме, в чужой стране, мальчики на войне.

Я поднялся из-за столика и подошел к музыканту, что пел на караоке, очередной шлягер.

— Слушай Филиппок! У тебя про Афган, песни есть? — и показал ему крупную купюру.

— Я, не Филиппок, — возразил, привыкший к капризам пьяных клиентов музыкант, — песни, есть. Вас «Каскад» устроит?

И поет «Каскад» о нас и о войне. Уходят из Афганистана, не побежденные, но проигравшие войну батальоны, не считают, музыканты, сколько нас полегло, в этом дальнем походе, и снова грустит, боевой командир, и делят на троих спиртовую дозу уцелевшие разведчики, и затихает на горных склонах ветер, когда третий раз поднимает мы свои кружки.

— Знаешь, — говорит мне мой товарищ, — Много у нас в жизни было и хорошего и плохого, да и будет еще много чего, но, — Николай, подыскивая сравнение, сделал энергичный жест рукой, — Афган. Афган, это навсегда.

Мы выпили еще по одной. На следующий день я уехал.

Один раз в году второго августа, я не хожу на традиционную встречу десантников. Я иду к большому светлому дому, купол которого, минарет, украшает полумесяц. И каждый раз вижу в своей памяти, как стоит готовая к бою рота, и доносится до нас глубокий звучный голос, это муэдзин призывает к молитве правоверных, а снайпер поднимает винтовку и стреляет. Человек падает с купола мечети. И материт ротный, снайпера за зря погубленную человеческую жизнь. Но ушло воспоминание, и, войдя во двор, я в домике, примыкающем к мечети, совершаю ритуальное омовение, и вхожу в здание.

— Как обычно? — спрашивает меня мулла.

Я молча киваю головой, и встаю на молитву.

Мулла нараспев читает на арабском языке Суры из Священной книги — Корана, а затем совершает поминальную молитву.

Я тоже молюсь, только на русском языке, и поминаю в своей молитве, всех солдат сорокой армии, живых и мертвых. И еще молюсь о душах тех, кого мы убили на этой проклятой войне. Имена же их Ты, Господи знаешь. Потом выхожу из мечети и, раздав садака, иду домой.

Дома меня ждет моя семья, жена и сын. Накрыт стол. Я сажусь и да простит меня Аллах, выпиваю. Первую! За Афган! Вторую! За то, что живыми вернулись! Третью. Молча, стоя, до дна.

— Запомни мой мальчик, — говорю я своему сыну, — воевать можно и нужно, только когда ты защищаешь свою семью, свой дом, страну. Все остальное дерьмо в красивой упаковке. Запомни!

Мальчик кивает головой, все это он уже слышал много раз, может и запомнит.

— Пап! Можно я пойду погуляю? Меня ребята на улице ждут.

Гуляй мой мальчик. Гуляй. Хочу верить, что когда ты вырастишь, тебе не придется убивать, чтобы не быть убитым.

Дорогой друг!

А если ты до конца дочитал это спотыкающееся на каждом слоге, повествование, то совершил поступок, на который способен только друг.

Я сознательно старался не упоминать конкретных фамилий, ограничиваясь только званиями, должностями, прозвищами или, в крайнем случае, именами. Может быть, эти люди, о которых рассказано, не горят желанием, видеть опубликованными свои имена. Исключение составляет гвардии майор Масливец, но он был убит в 1982 г., а ничего порочащего его память я не написал.

Конечно все или почти все, что я поведал, было проще, грубее, жестче, а в том, что касается боевых операций, страшнее. Но были и шутки и смех, и подначки.

Если тебя удивляет, что военнослужащие в моих воспоминаниях на этих страницах часто пьют, нарушают дисциплину, то позволь высказать свои предположения.

Армия старается превратить человека, в боевую машину, выработать в солдате привычку к безоговорочному исполнению любого приказа, каким бы бессмысленным, он не казался, отсюда бессмертные армейские афоризмы: «Круглое переносим. Квадратное катаем. Безобразно, но однообразно». Но живой человек, сопротивляется подавлению его личности. В армии это часто принимает форму, самоволок, пьянок, и прочих нарушений воинской дисциплины. Но любой боевой командир, думаю, согласится со мной, что лучшие солдаты, получаются, не их тех, кто выработал привычку к безусловному «Чего изволите?», а из тех, кто способен проявить лучшие качества русского, советского, российского солдата, смекалку, мужество, и готовность «положить живот, за други своя», даже если эти качества проявляются не только в бою, но и в нарушении уставов.