Остров дальтоников - Оливер Сакс

Но из этих планов ничего не вышло – Джеймс столкнулся с невероятной инертностью и сопротивлением, равнодушием и нежеланием любых перемен. Постепенно он опустил руки и перестал бороться. На Пингелапе он не мог найти работу, соответствующую его образованию и талантам, потому что на острове с его натуральным хозяйством для него просто не было работы. Здесь нужны были лишь санитар, чиновник да пара учителей. Со своей университетской степенью, новыми манерами и взглядами Джеймс словно перестал быть членом маленького пингелапского мирка и оказался отщепенцем и изгоем.

У крыльца дома Эдвардсов мы обратили внимание на пестрый домотканый коврик. Но теперь мы поняли, что такие коврики лежат у дверей очень многих домов Пингелапа – как хижин, крытых пальмовыми листьями, так и каменных домов с рифлеными алюминиевыми кровлями. Техника плетения ковриков не изменилась с незапамятных времен, объяснил нам Джеймс; их по-прежнему изготовляли из волокон, сделанных из пальмовых листьев, правда, вместо старинных растительных красителей теперь используют краску, извлеченную из копировальной бумаги, которую по прямому назначению на острове почти не используют. Самой искусной ткачихой на острове была женщина, страдавшая ахроматопсией. Женщина научилась этому мастерству у своей матери, которая тоже не различала цвета. Джеймс познакомил нас с плетельщицей. Та занималась своим ремеслом в столь темной хижине, что мы, войдя туда с яркого света, едва могли разглядеть интерьер. Кнут, напротив, сняв очки и козырек, сказал, что в этом помещении он впервые после приезда на остров чувствует себя комфортно. Привыкнув к полумраку, мы увидели, что кусочки ткани отличались друг от друга яркостью, но этот контраст сразу исчез, стоило вынести коврик на солнечный свет.

Кнут рассказал женщине, что совсем недавно его сестра Бритт – просто чтобы доказать, что такое возможно – связала свитер из ниток шестнадцати цветов. Она разработала собственную систему вязания и, чтобы не путать клубки, пометила их номерами. Свитер был украшен красивым орнаментом и фигурками из норвежских народных сказок, но, поскольку рисунок был выполнен в тусклых коричневых и фиолетовых тонах, то есть лишен цветовых контрастов, он оставался практически невидимым для людей с нормальным цветовым зрением. Бритт, однако, видела рисунок совершенно отчетливо, лучше, чем люди, не страдающие ахроматопсией. «Это мое секретное искусство, – шутила Бритт. – Для того чтобы его видеть, надо страдать цветовой слепотой».

Во второй половине дня мы отправились в медицинский пункт, чтобы осмотреть больных с ахроматопсией. В доме собрались около сорока человек, приблизительно половина всех страдавших цветовой слепотой. Мы разместились в самой большой комнате – Боб со своим офтальмоскопом, линзами и прибором для определения остроты зрения; я со множеством цветных ниток, рисунков, карандашей и стандартным набором для определения чувствительности к цвету. У Кнута оказался с собой набор ахроматических карточек Слоуна. Я никогда прежде их не видел, и Кнут объяснил мне суть теста: «На каждую карточку нанесены последовательности серых квадратов, различающиеся лишь интенсивностью тона – от светло-серого до почти черного. Посередине каждого квадрата вырезано круглое отверстие. Если карточку поместить на кусок цветной бумаги, то один из квадратов своим оттенком серого будет соответствовать этому цвету». С этими словами Кнут указал на оранжевое пятно посреди умеренно серого фона одного из квадратов. «Таким, как я, кажется, что внутреннее пятно и окружающий квадрат имеют одинаковую тональность серого».

Для человека с нормальным цветовым зрением подобное соответствие не имеет абсолютно никакого смысла, потому что ни один оттенок серого для него никогда не совпадет ни с одним цветом. Однако эта задача очень проста для людей с ахроматопсией, для которых все цвета – это всего лишь оттенки серого разной яркости и тональности. В идеале тест надо проводить при стандартном освещении, но, поскольку на острове нет электричества, Кнуту пришлось принять за эталон свое восприятие, сравнивая ответы островитян с собственными. Почти в каждом случае ответы совпадали или были очень близки.

Медицинский осмотр обычно проводят в приватной обстановке, но здесь обследование превратилось в публичное мероприятие. Десятки мальчишек и девчонок глазели в окна или просто входили в комнату, придавая действу зрелищность и праздничность.

Боб решил проверить рефракцию у всех пришедших на прием пациентов и внимательно осмотреть глазное дно – не слишком простое дело при сильном нистагме. Конечно, Боб не мог рассмотреть микроскопические палочки и колбочки (или установить отсутствие последних) непосредственно, но зато мог исключить иную патологию сетчатки с помощью офтальмоскопа. Когда-то один из исследователей предположил, что маскун непременно сочетается с миопией (близорукостью) высокой степени; Боб, однако, обнаружил, что некоторые ахроматопы действительно страдали близорукостью, зато другие обладали вполне нормальной рефракцией. Кстати, Кнут был дальнозорким. Мало того, Боб выявил, что такая же доля жителей острова с нормальным цветовым зрением тоже страдала выраженной близорукостью. Если речь и шла здесь о наследственной миопии, то она, по мнению Боба, была независима от цветовой слепоты23. Он добавил, что, возможно, сведения о близорукости были преувеличены прежними исследователями, так как они видели, как сильно жмурятся многие островитяне и приближают предметы к глазам, чтобы лучше их рассмотреть. Такое поведение свойственно близоруким людям, хотя на самом деле это были больные ахроматопсией и не обязательно близорукие.

Я спрашивал людей с ахроматопсией, могут ли они судить о цвете ниток или по меньшей мере сравнивать их друг с другом. Сравнения люди делали на основании яркости и оттенка серого цвета, а не самого цвета: например, желтые и голубые нитки попадали в одну группу с белыми, а насыщенно-красные и зеленые – с черными. Кроме того, я демонстрировал островитянам псевдоизохроматические таблицы Ишихары, на которых числа и буквы изображены посредством цветных точек, различимых только по цвету, а не по яркости (эти таблицы предназначены для диагностики парциальной цветовой слепоты). Некоторые из таблиц Ишихары парадоксальным образом неразличимы для людей с нормальным цветовым зрением, но ахроматопы без труда различают нанесенные на них цифры и буквы, так как одинаковые по величине точки едва заметно отличаются яркостью. Особенно это заинтересовало подростков – они начали показывать таблицы мне, спрашивая, вижу ли я изображение, и подбирая такие числа, которых я, в отличие от детей, не видел.

Самым главным было присутствие Кнута на обследовании, его рассказы о собственных переживаниях. Это помогло сделать наши вопросы ненавязчивыми, избежать атмосферы допроса, создать дружескую и товарищескую обстановку – мы все были заодно, мы были единомышленниками и стремились к одной цели – разъяснить ситуацию и ободрить больных маскуном. Дело в том, что цветовая слепота сама по себе не вызывает у местных жителей особой тревоги, но этой аномалии сопутствует масса предрассудков и страхов. Люди боятся, что болезнь может прогрессировать и привести к полной слепоте, что она сочетается с умственной отсталостью, безумием, эпилепсией или болезнями сердца. Некоторые верили в то, что цветовая слепота возникает из-за беспечности будущей матери во время беременности, другие думали, что цветовая слепота заразна. Люди видели и понимали, что цветовая слепота встречается преимущественно в некоторых семьях, но не имели представления ни о рецессивных генах, ни о наследственности. Мы с Бобом изо всех сил старались объяснить островитянам, что маскун не прогрессирует, он поражает только цветовое зрение, и что с помощью простейших оптических приспособлений – темных солнцезащитных очков или козырьков, уменьшающих яркость освещения, и увеличительных стекол и монокуляров, позволяющих читать и хорошо видеть вдаль, – человек с маскуном может успешно окончить школу, хорошо жить, путешествовать, работать так же, как и все остальные. Но лучше всяких слов в нашей правоте людей убеждало одно только присутствие Кнута, который сам пользовался темными очками и увеличительным стеклом, что дало ему возможность свободно и по собственному усмотрению распоряжаться своей жизнью.