Бог калибра 58 - Макс Острогин

Я хотел напомнить — совсем недавно Плешак утверждал, что нас припасли для Демона Вод и надо этому всеми силами желудочных отделов организма противостоять, но не стал. К тому же Плешак убеждал, что лично он охотников за кожей не опасается — он уже загодя повсеместно испещрил свое туловище язвами, шрамами, кратерами от фурункулов и прочими кожными напастями, так что с этой стороны у него тоже все в порядке, гораздо хуже будет, если…

— Если туда продадут, — продолжал Плешак — Там, — он кивнул на запад, за Кольцо, — там много охочих до человечинки…

И вообще к вечеру этого дня я немного пожалел, что падшие меня не пристрелили. Пух — и все, я уже поднимаюсь по хрустальной лестнице в сияющие чертоги Облачной Канцелярии. А тут…

Плешак оказался настоящим чудовищем, хуже волкера. Он все время болтал, то есть рассказывал о своей прошлой жизни и немного о будущем, в прошлом ему жилось весьма хорошо, в обозримом будущем он должен был сдохнуть, но это ладно, плохо, что пожрать ничего нет.

— Я говорю — мы точно сдохнем. У тебя есть что пожрать? Если есть, то этим не говори…

— Нет, — ответил я.

— Я так и знал. Я так и знал, а я уже совсем немолод, чтобы голодать… Слушай, дружочек, ну, может, в карманах, у тебя так много карманов… Уже подходят, это рейдеры, они всех убивают…

Появились рейдеры. Избили немного, затем нагрузили добром и повели на юг. Я отметил, что карабин, и рюкзак, и спальник, все мои вещи они не выкинули, сохранили. Даже Папу оставили.

Плешак тоже это отметил.

— Это правильно, что они кошака твоего не выкинули, — сказал он. — Смотри, какой он жирный, мы потом его сожрем…

Плешак был уже совсем стар, лет, наверное, около сорока, удивительно, как он до такого возраста дожил. Вот Гомер, он тоже немолодым умер, но Гомер от этого Плешака здорово отличался. Худой такой, твердый, как из веревок железных скрученный. А у этого брюшко, щеки, колени распухшие, как он так протянул?

Плешак сам рассказал как.

Как счастливо он жил на юге, в какой-то очень удачной трубе. Труба была забрана мелкой решеткой, и никакая крупная дрянь сквозь решетку не проникала, сама же труба находилась рядом со старицей, чрезвычайно богатой лягушками. Как за много лет такого житья Плешак приобрел прочные навыки охоты на этих самых лягушек и никогда не голодал. Он чрезвычайно точно метал камни, ловил лягушек сетью и накалывал на особую пику, связанную из острых спиц. На зиму он вялил лягушек, с запасом вялил, и нанизывал на проволоку такими стогами, и всю зиму питался ими с большим удовольствием, жир нагуливал. Никуда особо не ходил, предпочитая прятаться в трубе. И так бы и продолжалось, но весна выдалась морозной и в старице вымерзла вся икра.

Некоторое время Плешак держался на старых запасах, но потом ему пришлось вылезти. Он совершенно не умел охотиться, не умел ловить рыбу, не умел искать грибы, но ему повезло — забрел на заросли мышиного гороха, обожрался и уснул. А проснулся уже в наручниках. Ничего, в наручниках тоже жить можно, особенно такому полезному человеку, как он. Вот они вчера проходили мимо канав, в них наверняка есть лягушки, отличные, упитанные, он может набить лягушек и зажарить их на решетке, он умеет подманивать лягушек особым звуком. Плешак тут же стал изображать горлом, как он этих лягушек подманивал, и заквакал довольно мерзко и тошнотворно. Меня точно затошнило, однако на помощь пришел Молодой и избил Плешака, после этого он совсем плохо стал ходить.

Но не заткнулся. Вспоминал свое детство да свою молодость, как там все по-другому было, и все время тыкал мне в спину.

Увидит что-нибудь, и тычет.

— Это Медведково. Северное. Тут медведки жили, во множестве, ги-иблое место. Мне папа рассказывал, они на медведок ходили. Лютые звери. Лютые.

Медведково меня не особо удивило, от другой местности оно не очень отличалось — разрушенные дома, вот и все Медведково.

— А это Большая Размычка. Тут раньше китайцы жили, они со стороны Ярославля бежали, говорят, все дороги от них чернели, вон там…

Большая Размычка больше всего походила на огромную кучу мусора, на муравейник такой, метров двадцать в высоту. Но не из иголок и не из песка, а из разной дряни, даже машины кое-где торчали. Дороги вообще никакой, прямиком простиралась растительность. А про Ярославль я вообще плохо знал, Гомер рассказывал, что там народ жил особенно яростный, и когда из Китая рванули беженцы, они держали оборону до последнего человека.

— Тогда еще через МКАД можно было перебраться, — рассказывал Плешак. — Вот все внутрь и перли, думали, что жизнь там самая хорошая сохранилась. Рвались, рвались как ненормальные. Ну, чтобы они не рвались, дорогу ядом и залили. ВиЭксЗет, самый страшный. До сих пор к дороге нельзя подойти.

Это точно, к дороге подойти нельзя, правильно Гомер говорил, огорожено зло ядовитым кольцом, и нет ни входа туда, ни выхода. Зато вдоль можно. И тропки протоптаны, видно, что народ туда-сюда шастает. Хорошие такие — легко идти, мне совсем не нравились эти тропки. Из-за погани — она всегда в таких местах подкарауливает. Кенга вот, зароется в мусор, глаза выставит — и ждет. Хоть неделю может ждать, ей что. А как ты появишься — она сразу раз — и все. Из-за жнецов. Жнецы по всяким таким тропкам с большим удовольствием передвигаются. Я вот представлял — идем мы, идем, а тут из-за поворота жнец. Новенький, оранжевый, блестящий. И что делать? Куда я с этим пузатым прицепом побегу? Не получится. А рейдерам все равно и даже очень удобно — нас бросят — и врассыпную, успеют оторваться, пока он нас будет в лапшу переделывать.

— А это Синие Корчи. Тут землю корчило, прямо изнутри…

Похоже. Будто под землей взбесилось сразу много гигантских червей, и все они тут извивались. Поломанные дома, дорога сама скорченная, извивается горбом, сразу видно, нехорошее место, непонятно, почему Синие?

И воняет. Какой-то горечью.

Нет, не нравилось мне это путешествие. Гнали нас, как баранов, подгоняли, и так два дня уже. Шли извилисто, я следил за Вышкой. Сначала она приближалась, так что иногда даже без трубы можно было разглядеть свисающие с нее тросы, похожие на щупальца. На второй день она стала смещаться и оказалась по правую руку, затем Рябой — вожак рейдеров свернул к востоку, и Вышка осталась за спиной и вскоре исчезла. А еще она все время меняла цвет, от синего до фиолетового, много разных.

После Синих Корч, через километр, началось горячее болото, которое случается на месте большой свалки, к небу курились дымы, стало жарче, и Рябой повел свою банду в обход.

Мы оказались в лесу, сквозь который немного просвечивала старая жизнь, и блуждали в нем сложной тропинкой. Лес был явно мреческий, я такие хорошо отличаю, на деревьях там поломанных веток много и клоки свисают — оттого, что мрецы приходят спины расчесывать — у них из хребтов щетина лезет, от этого чесотка. Я бы в такой лес и не совался, но этим падшим все нипочем. И все кончилось, как и должно было кончиться, — откуда-то, я даже заметить не успел, выскочили три здоровенных мреца и, растопырившись, кинулись на нас.