Последняя любовь президента - Андрей Курков

– Молодец! Вперед! – напутствую его я.

От парламента стартуют три сотни «мерсов», «ягуаров», «лексусов», развозя все еще сонных оппозиционеров и центристов по домам. Я смотрю из окна второго этажа на это пчелиное движение. Красота! Желтые фары проводят по предрассветному сумраку красивые двойные линии. Машины словно летят на запах далеких цветов, они спешат за пыльцой. Они хотят быть первыми.

– Ну как? – раздается за спиной довольный голос Львовича.

Я оборачиваюсь.

– Великолепно! Проси чего хочешь! – полушутя заявляю я.

– Указик подпишите! Об увеличении суммы предельного ущерба.

Я вздыхаю, и вдруг мысли мои проясняются и становятся понятными и конкретными.

– Хорошо, – говорю я. – Только указ не будет иметь обратной силы – те, которые сидят по старому указу, останутся сидеть!

– Конечно, – разводит руками Львович. – Зачем их трогать! Главное ведь – будущее!

– И еще. – Мое лицо делается непроницаемо-серьезным. – Мне нужно срочно улететь с государственным визитом. До девяти утра! Разборки с Казимиром должны проходить в мое отсутствие!

Львович задумывается.

– Хорошо, – кивает он. – Поезжайте прямо в Борисполь. Я сейчас свяжусь с МИДом и с аэропортом. Самолет будет готов. Пока туда доедете, подберем страну для визита.

Черниговская область. Село Глуховка. Август 2003 года.

Шесть утра. После ночной грозы воздух пропитан озоном. Дышать – одно удовольствие. Мы с мамой сидим в старом «опеле». Дверцы машины открыты нараспашку. Но ворота дома-интерната № 3 для душевнобольных еще на замке. По крайней мере для посетителей. Души больных еще спят, и посторонних просят их до завтрака не беспокоить. Завтрак уже наверняка варится. Пять маленьких женщин без возраста уже прошли на территорию. Их пропустил охранник через будочку-проходную, встроенную между воротами и бетонным забором.

– Надо было позже выезжать, – говорю я маме.

Она вздыхает. Наклоняется вперед и достает из сумки, стоящей в ногах, мягкий пакет кефира. Отрывает уголок и прикладывает отверстие к губам. Потом передает пакет мне.

– Я каждый раз боюсь, что не успею, – говорит она наконец. – Дай бог, чтобы ты этого не понял!

Я слушаю и действительно не понимаю, что она имеет в виду. Дима вроде физически здоров. Это душа у него больная. Сама она, конечно, уже старенькая – семьдесят пять лет. Но ведь на здоровье не жалуется!

– Ты, кстати, мог бы взять машину получше, и с водителем! – Она поворачивается и смотрит на меня критическим взглядом. Потом поправляет розовый платочек на голове. Осматривает себя тем же критическим взглядом – красная кофточка, длинная черная юбка.

– Ты бы могла получше одеваться, – говорю я. – А если б я взял машину с водителем, то все министерство знало бы, что у меня брат в психушке!

В девять утра нам разрешают пройти на территорию. Первым делом я захожу к главврачу и оставляю на столе конверт с сотней долларов и свою визитку.

– Если какие-то проблемы – звоните!

Он кивает. В глазах – благодарность.

– Вы его на сколько дней забираете?

– На неделю.

Мама с Димой уже на улице. Она что-то говорит, а он повернул лицо к солнцу и сощурил глаза.

Я осматриваюсь по сторонам и вдруг вижу молодую женщину в странном фиолетовом халате. Волосы ухоженные. Лицо поразительной красоты. Тончайший профиль. Изящная. На ногах – серебристые армянские тапочки с загнутыми кверху носками. Рассеянный взгляд.

Я наблюдаю за ней с жадным интересом. А она медленно идет по траве. Сейчас она приближается, но еще пара минут – и она пройдет мимо. Эти люди здесь напоминают мне космические спутники – каждый идет своим курсом мимо звезд и планет и движение каждого – бесконечно.

Я делаю шаг к ней и негромко спрашиваю: «Вас как зовут?»

Взгляд ее замирает. Она останавливается. Смотрит на меня немного озадаченно.

– Валя, Валя Виленская.

Я молчу, и она стоит рядом и молчит, словно ждет, что я продолжу разговор. Но что я могу у нее спросить? И пока я лихорадочно думаю, она отворачивается и продолжает свое движение по траве.

– Я сейчас вернусь! – кричу я маме и снова захожу в админкорпус.

У главврача в кабинете посетителей нет. В окно врывается яркий солнечный свет. На стене над столом – портрет Шевченко. На столе раскрытая папка с подшитыми документами и стакан чая. Он поднимает на меня глаза.

– Что-то забыли?

– У вас тут девушка, Валя Виленская, – говорю я. – Кто она?

– Легкая форма шизофрении. – Главврач пожимает плечами. – К ней раз в месяц сестра приезжает. Тоже красавица.

– Ее санитары не обижают? – внезапно для самого себя спрашиваю я.

– Что вы! Мы за этим следим.

Белый халат главврача и фиолетовый халат Вали Виленской остаются на территории дома-интерната. А мы в стареньком «опеле» едем назад в Киев. На заднем сиденье сидит счастливый Дима.

– По дороге где-нибудь пообедаем, – говорит мама. Потом поворачивается к брату: – Вам что на завтрак давали?

– Овсянку с вареньем.

– Как в Англии! – говорю я усмехаясь.

– А рыбу мы будем ловить? – спрашивает Дима. – Ты же обещал в прошлый раз.

– Будем, будем! На лимане знаешь как клюет! Забросил и сразу вытащил!

Я смотрю на него в зеркальце. Вижу его улыбку и думаю: «Хорошо устроился! Будто с жизнью договор о взаимном невмешательстве подписал!»

Киев. Октябрь 1983 года. Вечер.

А дожди льют и льют. Друг Женька с третьего этажа притащил видик и кассету с порнухой. Мама уехала к портнихе. Мы смотрим и удивляемся.

– У них такое каждый день по телику показывают, представляешь! – говорит Женька. – А у нас – программа «Время» и «Сельский час». Смотреть нечего!

На экране в бассейне плавает голышом немолодая грудастая женщина. Время от времени она подплывает к бортику и сама гладит свою грудь. При этом странно улыбается.

Я пожимаю плечами.

– А ты бы хотел все время вот такое по телику видеть? – спрашиваю я.

– Подожди, дальше интереснее будет! – обещает Женька.

Дальше на кассете почти то же самое, только под конец фильма появляется мужик, раздевается догола и тоже ныряет в бассейн. Сначала они говорят по-английски. Конечно, без перевода. Потом уже занимаются делом, но из-за воды практически ничего не видно.

Я снова пожимаю плечами. Смотрю вопросительно на Женьку.

– Это не та кассета! – извиняется он. – Мне другую обещали, а притащили эту.