Том 2. Склянка Тян-ши-нэ - Венедикт Март

работе «Дядю» – не стоит, а ходуном пляшет без дела, просится, на волю подбивается.

И вывел Син-дзы коня на пашню…

Ходит в полосе Син-дзы за «Дядей», улыбается, радуется: – что за конь!!. – Как человек все понимает, ко всему догадывается, и обойдет, где след; остановится-то вовремя, и свернет толком, как раз у межи, – никак на чужь соседову не переступит, и не помнет, чего мять – не дело, и нет в нем устали! Ну, такой конь ладной!!. степенная тварь!.. не конь, а – нахождение!..

Подойди кто чужой не так – с обидою, – и не отступится, ухом не дотронется – не дрогнет, – куды!.. – нет. А, вот, скажи ласково, с сердцем: «отойди Дядюшка» – и отойдет в сторонку, смотрит натянуто, выпрашивая, – «не надоть, де, еще чего?» «Назад, Дядька» – и отступит, повернется, как надо… Такая тварь суразная!

Что и за конь! И всяк диву дивуется, Син-дзы похлопывают, за коня одобряют.

* * *

Засуетился как то Син-дзы на ярмарку, – через два села объявлялась.

Кобыла как раз занемогла – пасмурнится, неможется; – куда там через два села, на село не доскачет.

– «Ну», – думает Син-дзы: «что задумываться – „Дядю“ впрягу, хоть и даль – пристанет Дядюшка, что ж станешь делать, коль на „надо“ угораздило».

Так по причине и довелось с «Дядею» на ярмарку съехать.

* * *

Вкруг припоселкового колодца на поле пораспахнулась большая бойкая ярмарка, – на году первая.

Народу, – ни пройти, ни проехать…

Распряг Син-дзы передышать «Дядю» и так пустил, без привязи, – уж больно надеялся на него: «никаких хлопот не допустит – умная конь!» – думал Син-дзы.

И, как раз, точно человек, переступая в сутолоке промеж, людей, телег и товаров всяких, запросто по земле накиданных, заходил «Дядя», важно так по ярмарке, словно к чему то прицениться желая.

Люди дивятся, толкуют на него:

– «Ладной конь!» –

– «Добрый конь!» –

– «Крепкой конь!..» –

Так со всех сторон и сыплется.

Тот в зубы заглядит.

Иной по морде к ноздре растопыренной ладонью проведет…

Этот шлепнет любя по заднице – опрокинутой пятерней костяшками.

А вот и овса в горсточке к зубам сунут…

– «Не продажный ли коняга?!»

– «Дурной продавать такого»…

Увлекся Син-дзы закупками да сговорами с купцами, «Дядя» и отстал от него в сторону.

И не думает о коне.

Только вдруг зазвенело, зашумело, затрещало – поодаль. А потом – и крик, и шум неладный с того же места… разобрал: – коня на чем свет костят…

Вздрогнуло сердце… Син-дзы – ну на шум.

Так и есть: «Дядю» за уздечку сдерживает кто-то, а «Дядя» отбивается, по черепкам горшечным перебитым переступает боком, – не дается…

А вокруг народ ходит, без толку переспрашиваясь…

Пропустили Син-дзы к коню, – узнали – его конь.

Не успел протискаться, – с криком налетел к нему горшечник, старый знакомый из соседского села – корявый Ван-вей…

– «Это твоя, сказываешь?!. Эх, ты пень расторопный!.. Разве можно шалопаю такому волю отпускать?! Голова твоя сучковатая! Коня такого спелого, по чужим товарам хозяйствовать допускать, голова твоя молодая!.. Ишь, – он все мое добро распотрошил – три горшка пощадил. Поплатишься ты, голова твоя заштопанная! – Не то, коня отберу!»

– «Не кипятись, Ван-вей. Ведь ты не конь – горшки разбивать! Проглоти на минуту язык, коль выпирает, аль откуси малость… Что ж делать – заплачу тебе сполна, – мой конь! Сосчитай расход, – займи язык, чтоб зря на воздухе не болтался…»

– «Ну и заплатишь!»

Горшечник принялся пересчитывать цену перебитой посуды. Насчитал семь рублей двадцать копеек и вымолвил.

Впервые огорчил «Дядя» Син-дзы. Син-дзы взял коня под уздечину, отвел печально и замотал головой:

– Что же, Дядюшка, ты сделал со мной. В какой расход ввел меня! Отдам, вот, деньги и не останется на покупки, – так с голыми руками и вернусь в фанзу!.. ох, Дядя, Дядя!

Подслышал и залюбопытствовал горшечник:

– А к чему ты его? дядей называешь? Ведь, я с твоим покойником дядей в ладах жил. Не пристало обижать покойника – лошадью обзывать, голова твоя молодая.

Син-дзы порассказал Ван-вею все: и про дядины рассказы о долге, и про сон, и про рождение дядьево через жеребца…

Полез было Син-дзы рукою за пояс – деньги вынуть, но горшечник вдруг обмяк, схватил его за руку, остановил:

– Не трудись, Син-дзы… не надо мне вовсе твоих денег… Я, вишь, твоему дяде покойничку так и остался, не выплатил, а был должен как раз 7 р. 20 к. – копеечка в копеечку… Вот он и пришел за своим долгом… квиты теперь…

Распечатанные тайны*

Миниатюры

Женщина

Я много ласкал их, – и всегда они были непонятны мне. Если я понимал на миг, то не мог ласкать больше – ибо тогда моя ласка унижала их и пригибала…

Я целовал ноги, колени, живот, руки, глаза, рот – все у женщин, но никогда не целовал их пятки и за ушами…

Когда поцелую пятки и за ушами, тогда женщины будут скучны мне и не нужны.

Впрочем, я полюблю горбатую или шестипалую.

* * *

Женщина под одеялом всегда виновата пред тобой, если ты думаешь молча. – Зажги лампу или спроси ее о чем она думает. Это ее отвлечет и утешит.

* * *

Когда женщина зевнет, спроси ее о ее любимом цвете платья – она растеряется и полюбит тебя на миг – до следующего зевка…

Тогда ты зевни вслед за ней и она будет ревновать и бояться тебя…

Ты победил ее. –

Можешь тушить лампу…

* * *

Женщина, если умна, – несчастна или скучна, как пень.

Умную женщину надо ласкать при свете…

Женщины любят любовников, когда те спят. Они тогда присматриваются к ним жадно и знойно.

Спящий возбуждает женщину, но она боится его, пока не оглянется, или не разбудит.

* * *

В темноте женщину ласкаешь иначе, чем при лампе.

Лампа как-то мешает и заставляет думать.

Лампа заставляет лгать, или уверять, даже телом.

Тело устраивается лучше, чем душа. Тело не оправдывается, а душа доказывает что-то.

Женщина отдаст тело любовнику и тянется к его душе. А он возьмет ее тело и переляжет на другой бок – спиной к ее душе и лицу.

Женщина плачет.

Старая дева

Старая дева отражалась в зеркале.

Пышные красноватые волосы падали на лоб и от этого лицо казалось не в меру чувственным. Синие глаза в темных рамках